Олдорандо (СИ)

   -- У нас с тобой противоречивые желания, -- просто сказал он. -- Прежде всего, я стар и слаб, а ты силен и молод. В твоих жилах кипит горячая кровь. Ты вырос там, где не выжил бы даже сильнейший из жителей Панновала. И ты видел много такого, о чем мы только догадываемся по смутным легендам, перевранным старыми глупцами... Ты знаешь просторы внешнего мира, по сравнению с которым весь Панновал не более чем трещина в камне. У тебя горячая душа, ты мечешься, не зная, что выбрать, но ты ищешь достойное человека... Кто я по сравнению с тобой? Старик, который лишь раз видел чистое небо и память о нем изглодала меня до костей. Я хотел бы, чтобы ты стал моим наследником... моим духовным наследником, -- поправился отец Сифанс. -- Но для этого ты, увы, ещё слишком горяч и несдержан... о, я не говорю, что ты глуп! Приняв сан священника, ты взглянешь на мир другими глазами и будешь готов принять реальность. Конечно, вне знания ты можешь легко сделать неправильный выбор и я хотел бы просветить тебя... -- он вдруг надолго замолчал. Было видно, что он боролся с собой, решая, продолжать этот разговор или прервать его, затем просто спокойно сказал: -- Ну ладно, пора возвращаться. Ты пойдешь впереди. Я в последний раз проверю, хорошо ли ты читаешь настенные знаки. Завтра начнется церемония твоего посвящения и мне уже нельзя будет видеться с тобой. Нескоро мы вернемся к нашему разговору и я не знаю, захочешь ли ты тогда продолжить его. Время быстро гасит жар молодости...

   Он протянул руку к ставне и захлопнул окно. В нахлынувшей на них тьме они тщетно старались разглядеть друг друга. Юли нащупал ладонью резную ленту на стене и они отправились назад по бесконечным темным коридорам подземелья. Юли понял, что сам захлопнул дверь в тайну, которая приоткрылась перед ним. Это было очень горькое открытие.

* * *

   Посвящение Юли в сан было знаменательным событием. Перед ним он постился в течение целых четырех дней, и потому у него немного кружилась голова, когда он предстал перед кардиналом гильдии священников в Латхорне, великой пещере Святилища. Вместе с ним приняли посвящение ещё трое юношей одного с ним возраста, которые также закончили обучение и должны были принять духовный сан. Обряд заключался в том, что они в течение двух часов распевали наизусть религиозные гимны, положенные для этого случая. Все четверо были босы и в грубых хламидах, надетых прямо на голое тело. Все волосы на их коже были тщательно выбриты, произведено очистительное омовение. Юли было отчаянно жаль навеки проститься с роскошной гривой своих черных волос, но выбора у него не было. Голый череп был обязательной чертой всех членов духовной гильдии. Их молодые голоса пронзительно звенели в пустоте темного храма:

   Одеждой нашей будет тьма,

   Всегда...

   В храме горела единственная свеча, разделявшая трепещущим светом старых священников и вновь посвященных. В отдалении от юношей замерли святые отцы-наставники, которые подготовили послушников к принятию сана. Их было трое. Смутно мерцало лицо отца Сифанса. Он кивал в такт песнопениям головой и морщил нос от удовольствия, не находя ошибок. Милицейских не было. Не было и нечестивых фагоров. Это очень радовало Юли.

   В течение всей церемонии кардинал, который сидел в кресле перед ними, ни разу не шевельнулся. Очевидно, он спал. Но в конце обряда посвящения сухая спартанская фигура кардинала, как всегда одетого в черно-белое, с золотой цепью на шее, поднялась со своего места. Кардинал с трудом воздел руки над головой и затянул молитву для вновь посвященных своим гнусаво-картавым речитативом:

   -- И наконец сделай так, о великий, древний и всегда живой Акха, чтобы мы смогли ещё глубже проникать в пещеры мысли Твоей, пока не обнаружим и не познаем все тайны того безграничного океана без начала и без конца, который в миру называют жизнью, но который мы, посвященные, считаем всем тем, что находится за пределами Жизни, ибо этот океан больше, чем можно увидеть простым смертным. Аминь.

   Вслед за молитвой заиграли флуччели и музыка заполнила сердце Юли. Он всё же добился своей цели.

* * *

   Но уже на следующий день Юли, вместе с одеждой священника, получил и работу. Он должен был посещать заключенных Панновала и дежурить возле них, выслушивая их жалобы.