Океан

Саня не рассказал присутствующим, что он видел на восстановленной им кассете, поэтому все были возбуждены, даже кое-кто пытался шутить.

Картина пошла, иногда пропадая.

– Это слюни покойного мешают.

Кто-то даже издал смешок по поводу такого комментария. Это, наверное, была последняя весёлая реакция на происходящее.

Картина установилась в одном положении: она охватывала комнату, где стояла кровать. И на ней появляются двое – мужчина и женщина. Когда картина становится немного лучше – видно, что женщина – это малолетняя девушка, а мужчина – сам Борисов. Они сначала делают какие-то непонятные движения на кровати, потом какую-то суету – женщина начинает сопротивляться, Борисов начинает избивать девочку и очень сильно – у неё заметна кровь на лице.

Похоже, кровь его даже возбудила, и начинается откровенное насилие. Девушка уже не сопротивляется, дабы не быть избитой сильнее.

Дальнейшее вызвало только гробовую тишину в кабинете.

Осатаневший Борисов, заставлявший удовлетворять разными способами свои животные потребности, перерезает горло девушке и пьёт кровь, испытывая оргазм.

Плёнка кончается.

Гробовую тишину прервал Саша:

– Катя Соломина – много лет в розыске. Тогда ей было четырнадцать.

После ударяющей в голову большой дозы адреналина и света от расшторенных окон, все полезли в карманы за сигаретами. Поднимая в воздух клубы дыма, никто не говорил ни слова, пока не прорвалось.

– Действительно – паскуда.

– Кто же всё это мог снимать?

– Может, его шантажировали?

– Саня, ты что не предупредил, что там на кассете? Я такие вещи вообще смотреть не могу, теперь ночь спать не буду.

Пока Чесноков не затушил свою сигарету.

– Ладно, Саша, молодец, работу проделал на отлично. Спасибо. Задание есть у всех – по коням.

И грозная чёрная «Волга» понеслась по тёмному асфальту.

Как советовал Асколич, в первую очередь они отправились к главврачу.

Чесноков с Вяземским постучались и вошли в кабинет.

Через несколько минут в кабинете Захатского зазвонил телефон.

– Андрей Николаевич, зайдите, пожалуйста, ко мне.

Голубев не внял просьбам Асколича, что это не простые милиционеры, а из главного управления – из Москвы в званиях старших офицеров.

– Заходите, Андрей Николаевич. Знакомьтесь, это товарищи из милиции.

– Вяземский Валентин Анатольевич.

– Чесноков Владимир Иванович.

– Очень приятно.

– Их интересует один человек, который проходит лечение у вас в отделении, помогите, пожалуйста, следствию. Для этих людей карантин я отменяю.

– Хорошо, тогда давайте ознакомимся с историей больного, можно у меня в кабинете.

Больше, несмотря ни на какие требования, Голубев в это дело не вмешивался.

– Кто вас интересует? – хотя Захатский уже знал кто.

– Наумов Андрей.

Он открыл сейф. Хотя эта история уже отложена была на самом верху папок.

– Так, посмотрим, – он стал что-то рассматривать в страницах.

– А что вас интересует?

Чесноков начал издалека:

– Он является важным свидетелем в одном непростом деле. Мы хотели бы, чтобы он пролил свет на некоторые обстоятельства этого дела.

Захатский сделал паузу, задумавшись, открыл страницу, повернул историю болезни к Чеснокову, указав ручкой в кучу корявых букв.

– Понимаете, неделю назад в курс лечения добавлен «Модитен депо», вследствие чего сильно увеличили дозу циклодола, который обладает галлюциногенным свойством. И теперь сочетание всех этих препаратов, – Захатский обвёл кучу непонятных латинских букв, – даёт результат, который вас очень не удовлетворит. На последней с ним беседе он не смог вспомнить сегодняшнего числа, перепутал день недели, и когда он в последний раз был на прогревании ушей – на той или этой неделе.

Он указывал уже в кучу русских, более понятных, чем латинские, слов, где всё это указывалось.

– Мысли путаются, на стуле он долго усидеть не может, его корёжит, начинает сильно заикаться при длительном разговоре.

«Прогревание ушей – значит, это он ходил без шапки зимой», – стал анализировать Чесноков.

– Андрей Николаевич, в интересах дела нам всё-таки хотелось бы с ним побеседовать.

– Я не возражаю, но, в интересах здоровья пациента, я желал бы при этом присутствовать.

Распоряжаться в стенах этого заведения Чесноков не мог, и поэтому ему пришлось с этим согласиться.

Захатский вышел.

Они переглянулись с Вяземским, тот пожал плечами.

– А что, вполне имеет на это право.

– Опросить толком не получится.

Вяземский указал на историю болезни Наумова.

– А что, он тебе не объяснил, что его и так не получится?

И тут появился он – человек, фоторобот которого долго висел возле рабочего стола Чеснокова, лицо которого вводило в раздумья, и навевало кучу вопросов.

– Заходи, Андрей.

Глаза так же горели, как и в описании свидетелей.

– Товарищи из милиции хотят с тобой побеседовать. – Он кивнул Чеснокову.

– Вы Андрей Наумов?

Парень кивнул.

– Скажите, вы бывали в баре «Подкова»?

Парень нахмурил лоб и держал длинную паузу.

– На Первомайской.

– Да. Заходил как-то.

– Когда в последний раз?

– Этой зимой.

– А поконкретней?

– Числа не помню.

– В каком месяце?

Он пожал плечами.

– Ну, после нового года… этак… не помню.

Он почесал коротко стриженую голову, в руке чувствовалось потрясывание.