– Тоже самодельное всё, – подтвердил участковый.
– Самодельная еще лучше, значит, не ворованная, а он ремонтом одной ванны оплатил за год вперед.
Маликов тщательно всё осматривал и фотографировал каждый миллиметр. В комнате было много аппаратуры, как импортной, так и отечественного производства. Обои были от старого хозяина, где-то стены были замазаны свежим цементом, видимо, были дыры. Его привлекли надписи на стене – «Вряд ли алкоголики любят писать на стенах» – он всё тщательно сфотографировал. Оставались полки с книгами. Он брал каждую, переворачивал, встряхивал, надеясь, что оттуда, что-либо вывалится. Костю что-то дёрнуло, как при ударе током.
«Коран» – книга, которую он сейчас протряхивал – она стояла рядом с Библией. Он сфотографировал все книги так, чтобы было можно прочесть их название. Его поиск закончился тем, что из молитвослова вывалилось двести долларов. Он их сфотографировал и занялся шкафом. Там Костя обнаружил множество технической литературы: «Электротехника», «Автоматика» и многие другие, извлек паяльник, различные приборы измерения, – в которых он плохо разбирался – электролобзик, электродрель, шлифовальные машины, тиски. Он даже удивился: как столько инструментов влезло в такой с виду маленький шкаф.
Он также обнаружил диплом о высшем образовании инженера-механика, удостоверение сварщика и кучу всяческих свидетельств, пропуск на завод: «слесарь – ремонтник».
Осмотр закончили, хозяина отвезли до дома, и Костя катил снова через мост.
– Ну что, капитан, рабочий день закончился, может, по капулечке?
– Да надо бы плёнку проявить.
– Нет проблем, покажу место, к восьми уже и напечатают.
Они зашли в магазин, в отдел «Кодак», сдали плёнку.
Маликов был в долгу у участкового за оказанную помощь и активное участие, поэтому отказываться выпить с ним было неудобно.
– Ну, насыпай…
Чесноков сел за компьютер, набрал два листа текста, вывел их на принтере и пошёл отсылать факс Архипову. Потом навёл порядок в бумагах и стал набирать номер генерала.
– Да.
– Николай Алексеевич, это Чесноков, здравствуйте, я вам отправил факс.
– Вижу, знакомлюсь.
– При новых оборотах данного дела…
– Вова, давай короче, времени нет совсем.
– Короче, мне нужен Гульц.
– Ничего себе запросы! Оперов, следаков, у нас много, а Гульц один. Кто аналитический отдел возглавит?
– Не знаю, кто его заменит, но Гульц мне нужен как воздух.
– Ладно, Чесноков, получишь Гульца, позвонишь вечером секретарю, узнаешь поезд, вагон, будешь встречать. У тебя всё?
– Всё.
В телефоне послышались короткие гудки.
Вяземский с папкой в руке шагал по коридору, волосы лохматились в разные стороны. Всё было ничего, как вдруг какая-то мерзость в левом ботинке стала колоть ему в пятку. Он допрыгал на одной ноге до стены, упёрся плечом о дверной косяк и, матерясь, начал потрошить свой ботинок.
– Где ты, мелкая тварь? Я тебя сейчас изничтожу.
«– Ты что, совсем с башни слетел, здесь полковник из главного управления, майор с тараканьими усами из генпрокуратуры и этот капитан, а ты, урод, подогнал свою тачку под окна и сюда приперся.
– Дело срочное.
– Чтобы духу твоего здесь не было через пять минут.»
Вяземский обулся, посмотрел на номер кабинета, из которого слышались голоса, и отошёл в сторону, издалека он увидел, как оттуда выходит человек в кожаной куртке. Он прошел чуть подальше, зашёл в кабинет Чеснокова, и, не обращая внимания на насупившегося полковника, уставился в окно.
– Ты чего там увидел?
– АТУ 144 «Ауди-100». Интересно, чья это машина?
– Тебе зачем?
– Да интересный разговор слышал.
– Ну, выясняй, потом расскажешь.
– Ага.
Он вышел и направился искать Колобова по кабинетам.
– Колобов, кто в сто семнадцатом кабинете сидит?
– Зам по тылу – Сапельфельд.
– Пробей мне через ГИБДД эту машину, – он протянул ему скомканный лист.
Колобов сделал кислую мину – на столе лежали бутерброды, видимо, он собирался перекусить.
– Приказ Чеснокова, чтобы к вечеру я всё знал.
– Ладно, позвоню ребятам.
– Позвони, родной, позвони. А один бутерброд я у тебя конфискую как улику.
– Какую улику? – округлил глаза Колобов.
– Что вам колбасный завод завышает дозу холестерина в колбасе, приводящего к массовому ожирению населения.
Он положил бутерброд в пакет и вышел.
– Во, блин, – покосился на оставшийся бутерброд Колобов.
Стены.
Молчание стен унылого коридора давит, во много раз превышая столб атмосферного давления, и нужно обладать невероятной силой, чтобы выдержать этот пресс. Можно ли сравнить эти стены с тюремными? Вряд ли. Кого-то они обдавали своим безразличием, а кого-то невзлюбили, ибо он не такой, как все. Они отняли у него свободу, разум, который, как трофей, принадлежащий телу, желали переделать. И не важно, что чувствует человек, свободу которого ограничили стены.
Почему он всё это выдерживает? Почему не упадет на колени и не закричит?:
«Отпустите меня, ради Бога, слышите вы меня, стены?»
Потому что он и не был никогда в них заточён. Он постоянно путешествовал где-то в других мирах, в другой жизни, оставляя организм бродить по коридорам или валяться на кровати.
И где была на самом деле реальность?