Один

Мне кажется, что Русская революция все-таки была великим событием и, более того, единственно возможным спасением для страны в этот момент, иначе страна просто перестала бы существовать. Знаете, я все эти вещи сейчас, вещи для меня важные, буду подробно обсуждать в диалоге с Михаилом Ефимовым, с замечательным историком и тоже, скажу, мыслителем из Выборга. Ну, вы наверняка читали какие-то его литературно-критические статьи. Вот он сейчас защищает диссертацию о Мирском. Мы более или менее случайно пересеклись во время фестиваля «Окно в Европу» в Выборге, и для меня он стал сегодня одним из самых важных собеседников. Вот мы будем обсуждать проблему евразийства. Уже обсуждаем собственно в переписке, в разговорах, обсуждаем проблему евразийства и возвращенчества, проблему Русской революции и сохранения империи такой ценой. Я с ним собственно этот диалог, эту переписку из двух углов собираюсь опубликовать в «Снобе», если все получится, как получится. Но для меня это сейчас самый содержательный текст, который я занят. Ну, что из этого выйдет, не знаю. Но просто наличие в русской прозе и в нашей эпохе Ефимова рядом меня очень утешает.

Точно так же, как мне приятно знать, что рядом есть Никита Елисеев, с которым я всякий раз умудряюсь поговорить о главном, или Мочалов Лев — то есть люди, с которыми я говорю о действительно важных для меня вещах, которым я не боюсь сказать то, что меня мучает. Ну, с вами, кстати, тоже, но у нас диалог получается такой немного односторонний. Но я тоже постепенно отучаюсь бояться каких-то важных… перестаю уклоняться отважных разговоров.

«В передаче двухнедельной давности вы сказали: «Я отказался от любых идентичностей врожденных — национальных, местнических, москвических. Я не хочу зависеть от своих врожденных данных». Но ведь такие зависимости существуют помимо ваших желаний».

Да. Я же сказал… Вот у Окуджавы, помните: «Но Родина есть предрассудок, который победить нельзя». Победить нельзя, но пытаться надо. Во всяком случае, когда ты при выборе между правдой и Родиной или свободой и Родиной, или Господом и Родиной выбираешь Родину — это обычно кончается очень плохо. Я написал недавно небольшое стихотворение на эту тему. Можете быть уверены, что этим соблазнам я не дам себя купить — может быть, потому, что эти соблазны в нынешнем виде, в путинской России, имеют уже столь жалкое выражение, столь как бы жалкие эти соблазны сами по себе, что быть сегодня таким антихристианским государственником, по-моему, охотников нет. То есть если они есть (а они на самом деле есть), то мы можем достаточно уверенно сказать о них, что это люди не убежденные, они купились на конкретные блага. Потому что быть убежденным сторонником лжи, быть убежденным сторонником такого уровня пропаганды, убежденным сторонником таких концепций нельзя. Можно быть еще патриотом такого образца государственнического, ну, можно во времена Лавра Корнилова, но сегодня это невозможно. Это возможно только по соображениям корысти. Вырождение зашло очень далеко.

«Можно ли сказать, что Екатерина Ивановна Андреева, — ну, имеется в виду Екатерина Ивановна в пьесе Андреева, — это несостоявшаяся Дездемона?»

Нет конечно! Конечно нет! То, что он в нее стрелял и не попал — это не говорит, что она Дездемона. Екатерина Ивановна — довольно пошлая бабенка, которая только и ждала, чтобы муж ее заподозрил и в нее выстрелил, чтобы пойти в разнос. И совершенно не нужно тут думать, что убийца виноват несостоявшийся, что это он сделал из нее шлюху, что это он своими подозрениями ее замучил. То, что он ее подозревал — значит, все-таки она, наверное, давала ему к этому некие основания. Понимаете, вот эта история, когда женщина, почувствовав мужскую ревность, начинает как-то особенно эксплуатировать чувство вины этого мужа, начинает отдаваться его друзьям, и он во всем виноват со своими подозрениями — ну конечно, пьеса не об этом. Пьеса о том, как вот этот скрытый порок легализовался, и «радостно пошла писать губерния». В каком-то смысле это пьеса о Серебряном веке, когда интеллигенция страстно предается практическому исследованию полового вопроса, мотивируя это тем, что среда заела, условия ужасные.

«Отречемся от старого мира…»

И полезем гуськом под кровать.

Пришла проблема пола,

Румяная фефела,

И ржет навеселе.