Один

«Вы говорите, что у детей должны быть хорошие отношения с родителями. А что, если родители плохие, бьют, издеваются, не уважают личность ребенка? Если человек после этого не может простить, неужели он пропал и нет надежды?»

Нет, слушайте, так вопрос не ставится. Вопрос в ином. Я же исхожу из нормы. Понимаете, то, о чем вы говорите — это патология. И никто не требует от такого ребенка, чтобы он любил отца. Ребенок, как и народ (вспомним Джефферсона), имеет право на восстание. И я очень приветствую детей, которым удается вырваться на свободу из-под такой опеки.

Вернемся через три минуты.

_{РЕКЛАМА}

― Вот тут крайне интересный (жаль, что он поздно пришел) вопрос о скандинавском модернизме, о месте Гамсуна в нем, о месте Ибсена, о влиянии Ницше на Ибсена. Ну такой шикарный вопрос! И такая чудесная лекционная тема могла бы из этого возникнуть. Давайте мы вернемся к этой проблеме через лекцию, потому что следующая — обещан Кузмин. И он хорошо держался всю дорогу, девятнадцать человек его захотели. Но двадцать девять, хорошая разница, ровно десять… а, вот уже и тридцать хотят Высоцкого. Значит, давайте Высоцкого.

Понимаете, с Высоцким связаны в русской литературе, на мой взгляд, особенно сейчас, если рассматривать его актуальность, три очень важных темы.

Одна тема, которая совершенно не исследована, — это теснейшая связь того, что делал Высоцкий, с тремя передачами, определявшими жизнь советского человека: «Очевидное — невероятное», «Клуб кинопутешествий» и «В мире животных». Это были такие три окна в мир, через которые советский человек, лишенный путешествий и лишенный религиозного чувства, смотрел на окружающих.

Надо сказать, что ведь и Высоцкий за границей никогда не жил, он там бывал. У него бывали месячные пребывания, двухмесячные пребывания в Штатах и Париже, но он никогда там не чувствовал себя своим, не имел там собственности, очень зависел от жены, естественно. И он оставался советским человеком в силу своего горизонта. Религиозное чувство заменяла советскому человеку вера в науку, и поэтому «Очевидное — невероятное» (я просто помню хорошо это время) — это было для него таким интеллектуальным, религиозным и в каком-то смысле нравственным горизонтом. Вы не можете себе представить популярность этой программы.

И вот темы Высоцкого — «То у вас собаки лают, то руины говорят!», умные дельфины из «В мире животных» (тема его замечательной прозы), таинственные события, освещаемые профессором Капицей, от Тунгусского метеорита до Бермудского треугольника, и, соответственно, «Индийские йоги — кто они?» — все это составляет для него предмет неотступных размышлений.

Насчет религиозного чувства у Высоцкого я не был бы слишком в этом смысле категоричен, потому что он, как и Тарковский, в частности, как и большая часть тогдашней советской интеллигенции, он дальше бледных ксероксов Бердяева или Булгакова не шел. Ну, скажем, Тарковский пристально интересовался штейнерианством, его могли увлечь такие вещи, как штейнерианство или самодеятельное целительство. Вот здесь какая-то очень важная ахиллесова пята тогдашней советской интеллигенции.

Когда-то один замечательный поэт (не буду его называть) сказал, что «Высоцкий — человек без мировоззрения». Отчасти это верно в том смысле, что Высокий — человек без стройной системы взглядов. У него есть, чувствуется во всяком случае, очень роковая пустота. Высоцкий, поскольку он инкарнация Есенина (мы об этом говорили), он человек несостоявшейся утопии. Он пришел поздно и он застал крах этой утопии. Такой утопией для Есенина была утопия крестьянская, о которой он написал «Инонию», «Кобыльи корабли», «Небесного барабанщика» (корпус своих главных поэм девятнадцатого — двадцать первого годов). «Кабацкая Москва» — это реакция на несостоявшуюся утопию.

Саморастрата Высоцкого — пьянство, а впоследствии наркомания, вот это жжение свечи с двух сторон — это реакция, конечно, на несостоявшуюся утопию шестидесятников. И вообще надо всегда помнить, что Высоцкий — поэт несостоявшейся утопии, это сильный человек в слабой позиции, невостребованный сильный человек. Вот почему его «Гамлет» был гениальным спектаклем и лучшей ролью. А я, судя по тому, что сохранилось от спектакля (полная аудиозапись плюс минут сорок видеозаписи), я склонен думать, что это был лучший «Гамлет» на тот момент и, может быть, вообще лучший «Гамлет» мира — именно потому, что идеально точно был выбран момент для постановки. Это именно сильный человек в позиции, где он ничего не может. Он лучше каждого из этих героев и всех их вместе. И он ничего не может сделать, потому что его время прошло, его утопия не состоялась. Он все время тоскует о времени отца.