Один

Да видите, может быть, это даже и не очень хорошо, потому что это мешает роману быть романом. Там много поэтических преувеличений, много лирических фрагментов. Но я бы не сказал, что это стихи все-таки. Понимаете, ощущение стихов возникает от сюжетных рифм. Пастернак пояснял, что огромное количество встреч в романе — от его привычки к рифмам. Все закольцовывается, рифмуется, накладывается, то есть создается ощущение такой высокой неслучайности происходящего, которая бывает только от очень хороших стихов. Это нормальная вещь. Но в целом это, конечно, роман, который содержит в себе очень важные и серьезные религиозные и социальные высказывания. Только очень хорошие стихи несут такую гигантскую нагрузку.

«Почему мы называем Гамлета гуманистом? На этот вопрос своей учительницы я до сих пор не могу дать ответа».

Очень просто: потому что для Гамлета действующий герой — не идеал. Для Гамлета есть рефлексия, для него есть абсолютная ценность человеческой жизни, и он предпочитает сомнение знанию. Собственно в чем высокий пародийный и насмешливый смысл «Гамлета» (а «Гамлет» — высокая пародия, мы об этом говорили)? Смысл «Гамлета», к сожалению, в том, что герой-гуманист наворотил гораздо больше трупов своим неучастием, чем если бы он действовал. Убил бы Клавдия — и все. Но это герой, для которого убийство отвратительно, неестественно. Он убивает только на дуэли. Ему приходится это делать, но он не испытывает страсти к этому. Это, конечно, проявление, как хотите, высокого гуманизма, особенно если учесть времена, в которых появляется эта увлекательная пьеса.

«Что вы можете сказать о сценариях и киноповестях Александра Довженко?»

Видите, я не специалист. Это надо Евгения Марголита, большого любителя Довженко и замечательного его знатока… надо с ним, наверное, говорить. Но мне представляется, что Довженко — один из выдающихся советских религиозных мыслителей. Это попытка создать новую религию такую. И некоторый пафос его текстов диктуется вот этим. К сожалению, мы не можем судить о его романе, об этой труппе бродячих артистов, по Украине которая путешествует, задуманный кинороман, который не дописан. Ну, это такая большая тоже тема. Давайте я перечитаю и об этом поговорю. Я Довженко как бы больше смотрел, чем читал. «Звенигора» в свое время произвела на меня колоссальное впечатление.

«Хотелось бы услышать ваше мнение о фильмах «Легенда № 17», «Салют-7», «Движение вверх».

«Движение вверх» из них лучший. Хотя я считаю Николая Лебедева фантастически талантливым режиссером, и он, как ни крути, был первым, кто это начал делать. Действительно, постепенно от героев-бандитов российское кино мигрирует к героям-спортсменам. Это началось с фильма «Миннесота», который снял… «Миннесота», по-моему? Да. Который снял Прошкин по сценарию опять-таки самого чуткого Миндадзе. Я подозреваю, что эта миграция, конечно, все равно в плюс: лучше спортсмены, чем бандюки. Но все равно делать спортсмена идеальным героем и национальным героем — мне кажется, это половинчатая вещь. Я все-таки жду того героя, которым вдохновлялось российское экзистенциальное кино семидесятых, — героя-интеллигента, героя-учителя. Да их, в общем, довольно много.

«Нужно ли поподробнее рассказать про связь книги Кэрролла «Алиса в Стране чудес» и Викторианской эпохе?»

Ну, видите, тоже я довольно много про это писал. «Алиса» — глубоко взрослое произведение, это совсем не детская сказка, произведение глубоко фрустрированного человека, которого все в мире и завораживает, и мистифицирует, и поражает, и все-таки поражает неприятно. Потому что мир «Алисы» — это, конечно, мир… вот знаете, я бы сказал, что это мир скучных чудес. Помните, был когда-то в «Солярисе» замечательный финал: «Еще не прошло время жестоких чудес». Так вот, «Алиса» — это такое бремя скучных чудес. Мир абсурдный, но невеселый. Мир дурного сна, который снится Соне, запихиваемой в чайник, мир чайной Сони. И все, что там происходит с Алисой… Знаете, это же сказка, рассказанная в жаркий полдень. И мы все время чувствуем, как эта жара томит героев, как напекло голову рассказчику и детям. Это несмешная сказка, невеселая, там улыбается только Чеширский кот. Это мир насилия. И вот то, что там фламинго используются как молотки, ежами играют в крокет, постоянно кого-то казнят, королева… Ну, понимаете, это самое точное выражение Викторианской эпохи, потому что Викторианская эпоха, конечно, была эпохой чудес, но чудес злобных и скучных.