Облом

Она внезапно появилась в дверном проеме и, еще не видя меня, стала шоркать по полу подошвами босоножек, сбивая с них налипшую грязь. Это была Полина – девчонка из того же Асташа, о которой были наслышаны все мы на буровой. Она приходила каждый вечер к каротажнику, красивому городскому парню, приезжавшему вместе с нашей вахтой. Его приспособленная для проживания походная лаборатория находилась в стороне от наших спальных вагончиков, так же, как и сам он, не вступавший в тесное общение с нами. Но тем, кто иногда заходил к нему по необходимости, с наказом бурильщика или мастера, он непременно живописал такие подробности их отношений с девчонкой, что для нас Полина стала самим олицетворением женской непорядочности.

Я видел ее несколько раз лишь издалека, то идущую в направлении той каротажной будки, то, наоборот, уходящую домой, и тоже питал к ней больше неприязни, чем юношеского любопытства.

Однако, видимо, почувствовав чье-то присутствие, Полина подняла голову на меня.

– Ой, вы тоже от дождя, – проговорила она и остановилась в растерянности.

– Проходи, садись, – пригласил я ее, словно был хозяином будки.

Она присела на краешек дощатого залавка и, сложив руки на коленях, нерешительно взглянула в мою сторону.

– Поздновато мы с тобой ходим, Полина, – улыбнулся я.

Едва заметное движение уголков губ лишь немного оживило ее лицо, которое тут же обрело серьезность. Чувствовалось, что беседа между нами не завяжется, и мы сидели, молча поглядывая в дверь.

Дождь лишь пыль прибил да освежил зелень листьев на деревьях и траву вдоль дороги. Уже минут пять спустя мы выбрались из укрытия и, коротко попрощавшись, пошли в разные стороны.

Непонятный след оставила эта мимолетная встреча во мне. Все услышанное о Полине до этого как-то незаметно отодвинулось, и, видимо, в подсознаньи в течение дня шла скрытая работа. Весь день, едва лишь мы останавливались на мунуту-другую, пока бурильщик то объяснялся с дизелистом, то, откинув крышку автоматического самописца, исправлял в нем нарушение, я отходил к мосткам и предавался воспоминаниям. Какой-то скрытый магнетизм увлекал меня. Образ Полины, нет, не преследовал, но постоянно находился где-то рядом. Безразличное выражение глаз, вся осанка запечатлелись в зрительной памяти. Но не это бередило мое существо. Какое-то пятое чувство подсказывало, что спокойствие девицы, ее умиротворенное настроение предшествуют затаившемуся упадку.

Быть может, это какая-то закономерность мироздания, когда единицы из миллиардов явлений, предметов, существовавшие до поры до времени далеко порознь и вдруг случайно явившиеся в одном поле касания, уже вновь и вновь оказываются в нем. Следующая наша встреча произошла через сколько-то дней все на той же дороге, только меня она вела в деревню, а Полину – наоборот. Мы остановились уже как знакомые. Она уверенно по-мужски протянула мне руку, мягкую, но холодную, хотя вечер был теплым и душным. Мы не спешили расходиться и разговаривали о чем попало. Мне казалось не к месту напоминать о ее дружке, но она и не собиралась таиться. Как я понял, это было в ее характере. Не от того, что она относилась ко всему легкомысленно, а, может, от недостатка общения у себя в деревне.

– Я знаю, ты ходишь к Тоне. Хорошая у тебя девчонка, – говорила она. – Всегда нарядная, прибранная.

Ее глаза как-то непроизвольно опустились вниз на свое платье. Трудно было оценить его. Нельзя сказать, что оно привлекало внимание неопрятностью, но и не видно было по нему стремления хозяйки украсить себя, хотя фигура ее под ним говорила о расцвете внешности.

– Мать у нее, правда, сердитая, – продолжала Полина.

– Да с матерью мне не доводилось встречаться, – не стал уклоняться я от разговора.

– Тещу-то надо знать, – улыбнулась она.

– Э-э, до тещи ей еще далеко. Тоне школу надо окончить.

И тут моя собеседница посмотрела вперед, куда направлялась в этот вечер.

– А мы поженимся скоро.

– Вот как.

Я не нашелся, что еще сказать. А она продолжала о своем.

– Он меня увезет отсюда. В город.

Я стал говорить о чем-то, что шло на язык, а внутренний голос шептал тем временем свое: никуда он тебя не увезет; ты не знаешь, как он относится к тебе.

Каротажник уехал насовсем как раз недели через две-три после того нашего разговора. Но Полина не верила в случившееся и несколько дней с собачьей преданностью приходила сюда, пока однажды ребята с буровой не подняли ее на смех.

Я стоял тогда у себя в каморке возле открытого окна. Иван, помощник бурильщика из сменившей нас вахты, голосистый весельчак, кричал ей с мостков:

– Полин, да ты бери билет на самолет и лети за ним. Адрес-то он тебе, чать, оставил? А нет, так давай к нам примыкай. У нас тут веселей. Жгучая любовь будет.

Она уходила отсюда в последний раз. Ровной походкой, спокойно, не оглядываясь. Но мне казалось, что я чувствую, как все разрывается у нее в груди и какие соленые слезы текут по щекам.