o c24ec28d571a6d65

- Золота там, в горах, много, - сказал Волк, пережевывая крепкими зубами мясо. «Что я

принес, - то мелочь, там его лопатой грести можно».

- Однако же, - атаман взглянул на карту, - чтобы туда добраться, надо чрез Кучума пройти –

он в тех степях отирается, мерзавец. Говорю же, Волк, - свезло тебе.

- Кончать с Кучумом надо, - вздохнул Михайло.

- Ну, вот и покончим к Успению, с Божьей помощью, - Ермак зевнул и перекрестил рот.

«Давай спать, а то я сегодня до рассвета встал, да еще греб против течения сколько».

Волк поднялся, и, уже на пороге, сказал: «К Федосье Петровне схожу».

- Не надо, Михайло, - предостерегающе проговорил атаман. «Зачем? Умер Иван Иванович, и

умер, зачем ей раны бередить, зачем знать сие?».

- Затем, что иначе я в глаза ей смотреть не смогу, - ответил мужчина, и закрыл за собой

дверь.

Федосья, привалившись к бревенчатой стене своей боковуши, сидя с ногами на покрытой

шкурами лавке, писала при неверном, мерцающем огоньке свечи.

- Заяц, - она покусала перо, и нарисовала животное. «Эх, сюда бы Федю!», - вздохнула

девушка. «Он бы все быстро обделал, и красиво тако же, не то что, я». «Чевэр» - написала

Федосья с правой стороны тетради и продолжила: «Волк…»

- Я тут, - раздался смешливый голос с порога.

- Михайло Данилович! – ахнула девушка, быстро завязывая платок. «Заходите, милости

прошу, может, поесть чего хотите?»

- Я с атаманом трапезничал, благодарствую, Федосья Петровна, - Волк протянул ей

свернутый лист бумаги. «Вот, я тут карту нарисовал тех мест, где бродил, но как она есть

кривая, так Ермак Тимофеевич просил ее перебелить».

- Хорошо, - она поднялась. «Да вы садитесь, Михайло Данилович, - указала Федосья на

лавку у маленького стола. «Тут я облачение для батюшки Никифора чиню, сдвиньте его

просто».

Волк сел, бросив на стол большие руки, и сказал, не отводя от нее взгляда: «Федосья

Петровна, я мужа вашего убил».

Михайло внезапно подумал, смотря в зеленые, мерцающие глаза, что не стоит говорить,

каким они с Ермаком нашли атамана, но Федосья, чуть вздохнув, прервала его: «Я же знаю

все, Михайло Данилович, я просила их, плакала..., - девушка помолчала и решительно

закончила: «Сие вы Ивану Ивановичу милость сделали, спасибо вам. Хоша недолго он

мучился».

- Все равно, - жестко сказал Волк, - я кровь безоружного человека пролил. Сие грех,

Федосья Петровна.

- Я видела, как глаза ему выкалывали, как пальцы отрубали, - девушка внезапно поднялась и

Волк – тоже встал. «Как увозили меня, слышала – он смерти просил. Я вам, Михайло

Данилович, желаю, чтобы, коли нужда придет – так с вами рядом такой человек, как вы,

оказался.

- Страшные вещи вы говорите, Федосья Петровна, - он заметил, как застыли ее смуглые

скулы.

Девушка вздохнула и тихо ответила: «Это потому, что я, Михайло Данилович, теперь знаю,

что люди делать-то могут».

- То не люди были, - кратко проговорил Волк и чуть склонил голову: «Почивайте спокойно,

Федосья Петровна».

Она, было, взяла в руки тетрадь, но отложила, прислушиваясь к звуку его шагов во дворе.

Внизу, на реке, плеснула какая-то рыбина, лениво перекликались дозорные, и Федосья,

распахнув ставни, увидела лунную дорожку на темной воде Туры.

Она набросила на плечи оленью шкуру и, зевнув, подумала: «А далее что? Матушка, в

Лондоне, доберусь я туда. Ну, замуж выйду, наверное. Не хочу я уезжать. Тут земли много,

просторно, батюшка тако же рядом – хоша и далеко он сейчас, но сказал, что навещать меня

будет. Не уеду, - она тряхнула головой, и вдруг услышала девичий смех на косогоре.

- Эй, полуночники, спать идите, - крикнули с вышки.

- Вода такая теплая – томно сказала Василиса, - ровно как молоко оленье на морозе, да,

Гриша?

Григорий Никитич сказал что-то, - неразборчиво, - и жена расхохоталась.

-Они счастливые, - Федосья вытянулась на лавке, устроившись на бочок, как в детстве,

положив голову на руку. «Вот бы и мне так, хоша когда-нибудь».

-Ну вот, - Григорий Никитич отступил на шаг. «Вот вам мялица для крапивы, трепало, щипцы

и гребень, как и просили. Прялку и стан ткацкий налажу, как высушится она».

Федосья закинула голову и посмотрела на стены амбара, увешанные собранными стеблями.

- То не конец, - сказала она кисло Василисе, - потом еще раз вымачивать надо, опять

высушивать, а уж после этого – треста получится. Из нее прясть и будем. Но это потом, а

сейчас пошли, травы буду тебе показывать, коими недуги лечат».

- Федосья, - спросила девушка, когда они углубились в лес, - а чего ты замуж не вышла, как с

батюшкой своим кочевала? Под ним воинов сильных много, охотников хороших. Тяжело же

одной тебе.

- Да не сильно тяжело, Василисушка, - Федосья наклонилась и сорвала цветок. «Да и замуж

выходить по любви надо, сама же знаешь. Конечно, бывает так, - девушка чуть покраснела, -

что и потом любовь приходит, но все равно – лучше уж я одна буду, чем так венчаться, - она

махнула рукой.

- Тихо, - Василиса прислушалась, - едет кто, спрячемся, давай.

-Да кто тут может ехать-то, окромя наших? – подняла бровь Федосья, но все же положила

пальцы на рукоять ножа.

Всадник, с привешенной к седлу коня связкой уток, улыбнулся: «Гуляете, Федосья

Петровна?».