o c24ec28d571a6d65

- И помогу, - девушка поправила тонкой оленьей кожи платочек и, подняв голову,

проговорила: «Лето, какое жаркое выдалось, сейчас бы дождей парочку, и рожь хорошо

взойдет, озимых тут не посадишь – холодно, а яровые как раз взойти должны, к осени и с

хлебом будем».

- Хорошо ты правишь, - вдруг сказал Ермак. «Батюшка научил?».

- Да, мы с ним по реке Ас спускались, там течение быстрее будет, да и глубже она, - девушка

вздохнула. «Жалко, конечно, что батюшка на Тоболе не остался, на восход пошел, однако

он такой – на одном месте долго сидеть не хочет».

Когда они уже шли наверх, к воротам крепостцы, Ермак, отстав, хмуро сказал Федосье: «Ты

вот что, я сейчас десятков пять человек возьму, по Иртышу вниз сплаваю, к устью Вагая,

там, отец твой сказал, Кучума видели. А вернусь, и опосля Успения на Москву двинемся».

- Ермак Тимофеевич! – возмущенно сказала девушка, остановившись. «Говорили об этом

уже, и знаете – не поеду я. Нравится мне тут». Она посмотрел на широкую, зеленоватую

Туру и еще раз добавила, - твердо: «Нравится».

- Послушай, - мягко сказал Ермак, - я ведь уйду сейчас, да и зимой меня тут не будет, зимой

самая война у нас. Хоша ты и при батюшке Никифоре жить станешь, однако же, все равно –

парни молодые, горячие, ты вдовеешь, а тебе ж вон только восемнадцать сравнялось. Тако

же и батюшка твой велел, говорили мы с ним».

- А сие на что? – запальчиво спросила девушка, чуть вытащив из-за пояса кривой нож в

кожаном чехле, с рукояткой рыбьего зуба. «Ты не думай, атаман, я свою честь защитить

смогу».

- Сие спрячь, - коротко велел Ермак, - и не показывай более. И не спорь со мной, Федосья, -

коли нет у тебя мужа венчанного, дак тебе при матери надо быть, а не тут болтаться, хоша,

конечно, с остяками ты у меня первая помощница.

Он поднял голову и закричал: «Все ли ладно?».

- Да все хорошо, - ответили с вышки, и, посмеиваясь, добавили: «Волк вернулся, атаман».

- Господи! – Ермак перекрестился. «Тихо там у них было?».

- Да вроде миром разошлись, - дозорный перегнулся вниз, - однако же, не здороваются

теперь.

Атаман усмехнулся, повернувшись к Федосье. «Василиса, что с Гришкой нашим повенчалась

– то невеста Волка была. Ну, отряд его пришел, Великим Постом еще, и сказали, что

Михайло в буране замерз. Вот и получилась, - он почесал в седоватой бороде, - каша. Ну,

ничего, мужики взрослые, разберутся.

Девушки сидели на дворе и чистили рыбу.

- Ланки, нун кунтэ менлен? – спросила, вздохнув, Василиса.

- После Успения уезжаю, - Федосья выпотрошила большого муксуна и сказала: «Давай юколу

сделаем, сейчас жарко, как раз хорошо просушится. Зимой поедите».

Разрезав тушку на два пласта, она потянулась и поцеловала соседку: «Ну, что ты

расстраиваешься? После Покрова вон, сколько свадеб будет, одна не останешься».

Василиса, покраснев, зашептала что-то Федосье в ухо.

- Погоди, - спокойно сказала та, потянувшись за еще одной рыбиной. «Третий месяц, как

замужем, и хочешь, чтобы вот так сразу все случилось. Оно ж, Василиса, как Господь решит,

так и будет».

Та улыбнулась: «Да уж скорей бы!»

Федосья подтолкнула ее: «Да погуляй пока, тебе ж только семнадцатый год идет, успеешь с

чадами-то насидеться».

Василиса засыпала уложенную в берестяной туесок рыбу солью и тихо сказала: «Хоть бы

Волк с отрядом ушел, а то стыдно ему в глаза смотреть».

- А чего это тебе стыдно? – Федосья принялась развешивать рыбу на деревянном шесте с

прибитыми к нему плашками. «Ты ж по любви венчалась, а, что Волк злится – то дело его, не

твое».

- По любви, конечно, - вскинув голову, проговорила девушка. «Он у меня добрый, - она вдруг

зарделась, и, добавила: «Хорошо с ним».

- Да видно, - ласково сказала Федосья. «Ты ж вон – сияешь вся, как на него смотришь. Ну,

пошли, - она подняла испачканные чешуей руки, - помоемся, да сети чинить надо».

Ермак высунулся в окошко и поглядел на играющий над берегом Туры закат.

- А все равно, - он пробормотал, - ночи-то зябкие, от реки ветерком тянет. Наливай, Михайло.

Волк разлил водку и тихо сказал: «Ну, нет моих сил, Ермак Тимофеевич, тут быть. Отправьте

меня куда, хоша одного. Я ж каждый день их вижу – так бы голову ему и снес, однако то дело

греховное».

- Один ты никуда не пойдешь, на то и дружина, чтобы вместе воевать, - коротко ответил

атаман. «В этот раз свезло тебе, Михайло, поди, вон, свечку за сие в церкви поставь. Как

вернусь я с Вагая, на Москву отправлюсь, тогда собирай отряд, иди, куда хочется тебе, а

пока – тут будь, под рукой. Мало ли что, - Ермак чуть помрачнел.

- Давай, - он порезал кинжалом вяленую оленину, - рассказывай, что ты там видел, на юге. И

вот, - атаман поднялся и принес из поставца лист бумаги, - бери уголь, рисуй, я Федосье

Петровне потом отдам, она перебелит».

- Умеет она? – заинтересованно спросил Волк, набрасывая контуры рек.

- Она и читать умеет, и писать, не то, что ты, - хмуро ответил атаман, следя за длинными,

красивыми пальцами мужчины.

- Завтра к батюшке пойду, - краснея, ответил тот. «Я тем годом еще думал научиться, так вот

вышло...»

- Ну, вот и сиди, занимайся, раз ты здесь пока, - кисло заметил атаман. «Взрослый мужик, а

имя свое подписать не можешь».