красивом жеребце. Темные, с едва заметной проседью, длинные волосы были заплетены в
косу, что сейчас развевалась за ним на сильном ветру.
Мужчина, – высокий, смуглый, широкоплечий, осадил коня. Усмехнувшись, он спрыгнул на
землю. Мускулистые руки были покрыты синими, причудливыми татуировками.
-Хан, - он коротко поклонился Кучуму.
-Ты что это один? – нахмурился тот. «Жизнь свою не бережешь».
Мужчина расхохотался, обнажив крепкие, крупные белые зубы. «Тут же стан твой, должно
быть безопасно. Карача твой, - он кивнул на север, - еле тащится, и мои отряды тоже, мы же
пешие. А я вот решил кровь разогнать, поохотиться немного, не зря ж ты мне такого коня
подарил, - он ласково потрепал гнедого по холке.
-Поедем, - Кучум указал на виднеющиеся в отдалении юрты, - сейчас птицу на огне зажарят,
барана зарежем, попируем всласть, а там и Карача подтянется. Новости хорошие у меня
есть».
-Молодец твой Карача, я ему мешок золота подарил, - улыбнулся мужчина. «Сдох атаман
Кольцо, в дерьме своем, смерти, как милости прося. Духи ему отомстили все-таки, за всех
детей невинных и стариков беспомощных, что он в моих стойбищах вырезал. Пять сотен
лучников я тебе веду, Кучум, сильных воинов, метких».
Хан потрепал его по плечу. «С помощью Аллаха, перезимуем, а там и на Тобол двинемся,
навестим Ермака. Ходят слухи, что кое-какие остяки твои к нему переметнулись».
Мужчина скривился. «За водку продались, задницу русским лижут. Как Ермак умрет, так и
они от него отпадут».
Хан помолчал и вдруг спросил: «Сыновей так и нет у тебя?».
Всадник рядом долго смотрел на играющий золотом зимний закат, и, наконец, вздохнув,
ответил: «Нет у меня детей живых, Кучум. Ну, ничего, мне за сорок едва, может, родятся
еще».
В юрте было жарко от горящего костра. Карача, откинувшись на подушки, обсасывая утиное
крылышко, сказал: «Хан, а подстилка-то атаманова, - жива она?».
-Что за подстилка? – заинтересовался гость.
Кучум рассмеялся. «А, визирь тебе всем похвастался, а про одно не упомянул – русская,
Кольца вдова, у меня тут, рабыней в стане. И дитя его носит».
Темные, миндалевидные глаза мужчины зажглись холодной, сильной яростью. «И ты до сих
пор из чрева это отродье не вырезал, и сапогами не растоптал, хан? Не узнаю тебя. Мало
отец его, нас в крови топил, так ты хочешь еще и сыну дать вырасти?».
-Я хочу, - усмехнулся Кучум, - когда она родит, ублюдка этого над костром изжарить, и
плотью его мать накормить. А потом я ее продам, на юг, - она девка молодая, сильная,
возьмут куда-нибудь для воинов шлюхой, при казарме жить. Хочешь, пока ты тут, у меня,
гостишь, тебе ее отдам? – спросил он мужчину.
-Как она? – тот облизал пальцы.
Кучум рассмеялся. «Карача вон ее первым попробовал, как сюда вез, - признавайся, визирь,
сколько раз-то ты ей ноги раздвигал?»
-Да я уж и не помню, - зевнул Карача. «Много».
-А потом она со мной лежала, - Кучум развязал пояс халата и почесался. «Нужник мой
чистила, халаты стирала. Девка красивая, ртом хорошо работает».
-Задом тоже, - добавил Карача, и мужчины рассмеялись.
-Ну, ведите, - широкоплечий мужчина откинулся на кошму. «При вас ее на колени поставлю –
русским всем там и место»
-Эй, там! – крикнул Кучум.
Охранник неслышно подошел к хану и стал что-то шептать ему на ухо.
-И этому успела дать? – удивился Кучум. «Так убейте его, дела – на мгновение, а разговоров
– на день разводят».
Кутугай ласково поцеловал жену в шею, туда, где под его губами перекатывалась круглая
косточка. «Будто камушек», - подумал татарин. Он шепнул: «Ты завтра начинай собираться-
то, уйдем, пока Кучума нет, как он вернется, далеко уже будем».
Федосья кивнула, и, томно вздохнув, прижалась к нему вся – от стройных, смуглых плеч до
нежных щиколоток. Кутугай опустил руку вниз и улыбнулся – опять она была горячей и
влажной. Девушка застонала, и мужчина тихо сказал, приложив губы к маленькому уху: «Еще
хочу».
Она устроилась удобнее, и Кутугай, держа одну руку у нее на животе, с шумом вздохнул.
«Сладкая ты, - сказал он сквозь зубы. «Самая сладкая!»
Он внезапно приостановился и приподнялся на локте: «Что такое?».
Он успел толкнуть Федосью под кошму и закрыть своим телом, как юрта упала под копытами
коней.
Девушка закричала – истошно, обессилено, и почувствовала, как чьи-то грубые руки срывают
с нее кошму. Она увидела тело Кутугая – с торчащей из спины стрелой. Из раны быстрыми,
злыми толчками лилась кровь.
-Нет, - закричала Федосья. «Нет!»
-Вставай, русская, хан зовет! – кто-то дернул ее за руку.
-Я не пойду! – закричала девушка. «У меня муж есть, не пойду!».
-Этот, что ли, - один из охранников спешился, и подняв голову Кутугая за волосы, - мужчина
еще жил и хрипел разорванными стрелой легкими, - медленно перепилил его шею ножом.
«Был, и нет его».
Кинжал натолкнулся на кость, и охранник, разозлившись, вырвав Кутугаю горло, швырнул
мертвую голову на колени Федосьи. Та, увидев остановившиеся, мертвые глаза, что
смотрели прямо на нее, - потеряла сознание.
-А, вот и подстилка наша, - рыгнул Карача. «Что-то вы долго, - нахмурился Кучум, глядя на
дрожащую от холода, голую девушку, что стояла на коленях, опустив голову.