Отец молча, подогнав оленей, направил нарты прямо в утреннее, огромное, бескрайнее
солнце.
Интерлюдия
Дубровник, февраль 1584 года.
Синие, легкие волны разбивались о мраморные ступени террасы. Шпага, выбитая из руки, со
звоном полетела вниз, исчезнув в воде.
-Браво, браво! – герцог Орсини, сидящий у стола, слабо, чуть слышно похлопал в ладоши.
«Теперь идите, синьор Бернардо, ловите ваш клинок, а то утонет»,- мужчина усмехнулся.
-А вы, - обратился он ко второму, - наверное, хотите выпить воды? Все-таки дрались вы не
на шутку.
Мужчина улыбнулся и, засунув свою шпагу в ножны, ответил: «В общем, ваша светлость, я
не устал».
-Для ваших лет вы удивительно хорошо выглядите, я бы подумал, что передо мной – юноша,
- доброжелательно сказал Орсини.
-Седые виски не дают мне забыть о возрасте, - его собеседник прислонился к балюстраде,
украшенной изящно вырезанными вазами.
-Итальянский язык у вас неплох, - Орсини потянулся за бумагами. «Конечно, говорите вы с
акцентом, но для поляка – вполне достойно. Опять же, вы католик».
Мужчина набожно перекрестился и сказал: «Да хранит святая дева Мария мою страну от
протестантской заразы, ваша светлость».
Он вдруг улыбнулся, подставив лицо солнечным лучам, и заметил: «Не верится, что на
дворе февраль, у нас, под Краковом, в это время лежит глубокий снег».
-Здесь прекрасная погода,- улыбнулся Орсини. «А как вы себя чувствуете на море? Мой сын
любит ходить под парусом, я купил ему маленький бот».
-Ну, - рассмеялся поляк, - я, конечно, не тяну на капитана корабля, но узлы вязать умею, и
плавать – тоже.
Они прогуливались по берегу моря в Грейт-Ярмуте. Мужчина посмотрел на бесконечную,
серую гладь, и вздохнул.
-Учись, - сердито посмотрел на него собеседник. «Прежде всего – итальянский язык».
-Ты на нем со мной разговариваешь, - ехидно ответил мужчина. «Или ты хочешь, чтобы я
тебе цитировал синьора Петрарку? Не в учителя же я нанимаюсь».
-Завтра пойдем под парусом, - мстительно пообещал разведчик, - проверю, каков ты на
палубе.
-Рекомендации у вас отменные,- продолжил Орсини. «Вы, как я понимаю, познакомились с
королем Генрихом еще там, на своей родине?».
-Да, я имел честь находиться при дворе его величества, - вздохнул мужчина. «Конечно, я не
смею назвать себя его другом, но король относился ко мне благосклонно, и сейчас, в
Париже, удостоил меня личной аудиенции».
-Ну что ж, - герцог помолчал, - отлично. Вы садитесь, - спохватился он.
-Благодарю, ваша светлость, - поклонился поляк.
-Мой сын..., - Орсини помолчал. «У меня нет ничего, кроме Джованни. У вас есть дети?».
-Были, - мужчина помедлил. «Моя жена умерла родами, и мальчики – тоже».
-Очень сожалею, - Орсини перекрестился. «Так вот, если с Джованни что-то случится, - я
этого не перенесу. Он наследник всех моих владений, и его уже пытались похитить –
несколько раз. Поэтому я и уехал из Италии».
-Похитителей нашли? – мужчина нахмурился.
-Одного – да, и чуть было не отправили на плаху, однако он ускользнул, - Орсини выругался.
«У меня много врагов, а я, как видите, - он иронично повел рукой, - не могу даже ходить.
Большую часть времени я провожу в этом проклятом кресле. Поймите, - полное,
болезненное лицо герцога вдруг сморщилось, - у моего сына есть все. Лучшие учителя, -
языки, фехтование, все, как положено. Я ничего не жалею для Джованни».
-У него нет матери, - вдруг, грустно, сказал его собеседник. «Я потерял мать в четырнадцать
лет, ваша светлость, а ваш сын, наверное, - совсем ребенком».
-Ему было два, - Орсини вздохнул. «Я бы мог жениться, - наверное, - губы герцога чуть
дернулись,- но, скажу вам откровенно, синьор, даже со всеми моими богатствами, хорошая
женщина за меня не пойдет – зачем ей отвратительный калека, а плохая – не нужна
Джованни. Я, конечно, уделяю ему много времени, но, как вы понимаете, у меня есть дела –
имениями нужно управлять, хоть и отсюда, надо представлять интересы Его Святейшества
здесь, в Дубровнике. Моему сыну нужен не просто телохранитель – ему нужен друг».
-А что любит Джованни? – мужчина взглянул на герцога. «Верховую езду, шахматы,
оружие?»
-Все это и еще больше, - Орсини рассмеялся. «Ему только осенью исполнилось восемь, а он
свободно говорит на четырех языках – итальянский, французский, испанский, немецкий. Раз
уж вы будете рядом, то поучите его польскому языку – я всегда говорил, что за вашей
страной – большое будущее. Через вас лежит путь на Москву».
-Я воевал с русскими, - мужчина усмехнулся. «Почти десять лет. Конечно, ваша светлость,
поучу с удовольствием».
-Он прекрасный мальчик,- сказал Орсини. «Я это говорю не только потому, что я его отец – и
пристрастен, конечно, но действительно – любой бы гордился таким сыном. Поэтому я и
хотел, чтобы телохранителем его стал не какой-то грубый мужлан, который только и знает,
что махать шпагой, а человек образованный. Человек, с которым Джованни было бы, о чем
поговорить».
-Ваша светлость, - наклонился к его уху неслышно подошедший слуга. «Время перевязки».
-И так, - пять раз в день, - сказал герцог, тяжело вставая, опираясь на трость. «Пойдемте, по
дороге я представлю вас Джованни, можете начать с ним знакомиться».