- С ночи, что Михайлу стрельцы увезли, сначала все тошнило ее, а потом рвать зачала, - без
передышки, говорила что-то невнятное, а теперь и вовсе язык у нее отнялся», - Прасковья
тихо плакала. «И крови много было, да и сейчас еще течет».
Феодосия, молча, обняла подругу и прижала ее голову к груди.
- Прасковья, - сказала женщина, помолчав. «Ты Петю к завтрему собери, одень его поплоше,
я апосля обедни приду за ним».
Воронцова подняла на Феодосию измученные, заплаканные глаза. «Головой же своей
рискуешь, боярыня. Федор-то знает?».
- Знает, - Федосья помолчала. «Опасно Петеньку в вотчины отправлять, я отцу своему в
Новгород грамотцу послала. Ты, Прасковья, ведай, что не оставим мы его до самого дня
смерти нашей – Господь нам заповедовал сирот привечать. Что Марфа, что Петруша – нет
нам с Федором разницы между ними, оба они наши дитяти.
Женщины обнялись, и Прасковья перекрестила подругу. «Господь да вознаградит тебя за
доброту твою, Феодосия».
- Все, - Федосья подошла к двери. «Пора мне, а то стрелец еще заподозрит чего».
Выскользнув из ворот, женщина поясно поклонилась стрельцу:
- Спасибо тебе, добрый человек, ино дал ты мне помолиться за душу боярышни Марьи. А
твое-то как имечко, чтобы за здравие твое тоже молитву вознести?
- Ильей крестили, матушка, сыном Ивановым, - ответил стрелец.
- Ну, храни тебя Господь, Илья Иванович, - улыбнулась монахиня и пошла прочь от боярской
усадьбы.
Петенька придвинул лавку к окну и забрался на нее.
С той поры, как заболела его сестра, мальчик стал тихим и просил матушку не оставлять его
одного на ночь в детской светелке. Все казалось Петруше, что в углу, там, где темно, стоит
страшный человек и смотрит вниз, на пол – а как поднимет он глаза на тебя, так и смерть
твоя придет.
А потом была ночь, когда все кричали, и хлопали двери, и случилось то, о чем Петруша до
сих пор не мог даже думать. Как закрывал он глаза, так и видел это, и тогда уж ничего не
оставалось, кроме как залезть под стол, али в чулан, свернуться там, в клубочек и тихо
плакать.
Батюшки больше не было, Степы не было, матушка тоже плакала, приходя к Пете, чтобы
помолиться с ним перед сном – она прижимала мальчика к себе и все молчала, и только
вздыхала, когда он робко ласкался к ней.
А Марьюшка умирала. Петя приходил к ней днем, и садился на пол, держа ее за руку –
смертный холод пробирал мальчика до костей, и он дышал на руку сестры – так, думал он,
ей хоть теплее станет.
Не было никого на дворе, скучно было смотреть в окно. Петя слез с лавки и сел на полу,
крутя колеса игрушечной тележки, что починила ему сестричка, прежде чем начать умирать.
Мальчик вспомнил про то, кто еще умер, и тихо заплакал, утирая щеки рукавом.
- Петруша, - маменька, - он даже не заметил, как зашла она в светелку, - обняла его и стала
целовать. «Петенька, мальчик мой...»
- Он умер же, матушка, умер, - Петя прижался к матери и зарыдал. «Я сам видел!»
- Тихо, родной мой, - от маменьки пахло, как всегда, как в то время, когда все были еще
дома, и Петя, вдыхая этот запах, стал потихоньку успокаиваться.
- Петенька, помнишь тетеньку Федосью, маму Марфуши? – спросила у него маменька.
- Конечно, - Петруша шмыгнул носом. «А почему они к нам больше не ездят?»
- Нельзя, - Прасковья помолчала. «А ты к ним в гости хочешь поехать?»
- К Марфе? Хочу, конечно, - ответил Петя. «А ты, маменька, поедешь со мной?».
- Нет, сыночек, - сказала Прасковья. «Тетенька Федосья к нам завтра придет, и ты пойдешь с
ней. Ты только будь хорошим мальчиком, не балуйся, слушайся ее».
- А ты потом приедешь? – спросил мальчик, поднимая на мать синие, такие же, как у нее
глаза.
- Нет, Петруша - Прасковья нежно поцеловала сына в лоб. «Не приеду я».
- Никогда? – мальчик помолчал и грустно спросил: «И батюшка со Степой не приедут?».
- Нет, - Прасковья закусила губу и глубоко вдохнула, стараясь не расплакаться.
- Я теперь совсем один буду, маменька, да? – Петя отвернулся от матери, и она увидела, как
трясутся его еще узкие, совсем детские плечи. «Как же я без вас-то буду?»
Прасковья бережно обняла сына и твердо сказала:
-Ты, Петя, живи и помни – отец твой и старший брат жизнь свою отдали за честь семьи
нашей. Тако же и ты, сыночек – не посрами памяти их».
- Маменька, - помолчав, спросил ее мальчик: «А можно ли мне с собой ножик будет взять,
что Степа мне на именины подарил? И ту подушечку, что Марья вышила. Можно?»
- Можно, - Прасковья поднялась. «Давай, Петенька, я тебя сбирать буду, а ты помогай мне».
- Не сказал ничего Башкин-то сегодня, - Федор вздохнул и налил себе еще вина. Феодосия
посмотрела на него – выразительно.
Федор усмехнулся. «Да мне, Федосья, цельной этой бутылки не хватит, чтобы забыть все».
- А что дальше-то? – спросила Феодосия.
- Дыба, - коротко ответил ей муж. «И кнут в придачу».
- А Степан как же? И Михайло? – Феодосия потянулась через стол и взяла руки мужа в свои.
- Басманов ждет, пока Башкин заговорит, а тогда уже и за Воронцовых возьмется –
объяснил ей муж.