o 8b191ad8675a2039

силах смущаться далее, закрыла мужу губы поцелуем.

Федор легко подхватил ее на руки и понес наверх. Наложив засов на дверь, он прижал

Феодосию к себе покрепче и прошептал: «Знаешь, боярыня, при дневном свете многое

видно, что я давно хотел поближе рассмотреть».

Вечером приехали к ним Воронцовы – одни, без детей. Матвей Вельяминов и Степан

Воронцов с вечера уехали на охоту по свежевыпавшему снегу, а на исходе дня собрались,

вместе с другими отроками из хороших семей, ходить ряжеными.

Маша Воронцова собрала подруг на Рождественке, и они гадали под присмотром старой

боярыни Голицыной, дальней сродственницы Воронцовых. Так и получилось, что

Воронцовы, оставив почти трехлетнего Петю на попечение мамок, одни, будто молодожены,

приехали к Вельяминовым.

После ужина Феодосия с Прасковьей ушли на женскую часть. Боярыня Вельяминова

сбросила сафьяновые сапожки и забралась с ногами в кресло.

- Что-то уставать я стала, Прасковья, к вечеру-то, - пожаловалась она.

- Так не девчонка уже, - улыбнулась Воронцова. «Я, когда близнецов носила, чуть поболе

пятнадцати годков была, так не поверишь – с Михайлой на охоту ездила, и речку

переплывала за две недели до родов. А с Петей полсрока пролежала – не было сил

двинуться, годы-то не те».

- Да и Федор еще, - Феодосия вздохнула, - носится со мной, будто я больная какая. Хотела

объяснить ему, что с дитем все в порядке, так он не слушает. Вот и сижу здесь.

-Ну, ты, матушка, строго его не суди. Все же Аграфена-покойница у него перед глазами, а та,

не про нас будь сказано, то ли порченая была, то ли еще что – не жили у нее младенцы.

Восемь раз они с Аграфеной детей хоронили, и это только тех, что она живыми рожала, а уж

мертвых и выкинутых у нее было еще больше. Так что Федор и боится, шутка ли сказать,

мало ли что с тобой случится. – Прасковья внимательно взглянула на Феодосию и серьезно

сказала:

- Ты, Федосья, не в укор тебе, все же молода еще. А Федору Васильевичу шестой десяток

скоро пойдет. Читала ж ты Библию, помнишь про царя Давида и девицу Ависагу-

сунамитянку? Вот так же и ты для Федора Васильевича – утешение на старости лет-то. Так

что ты с ним не спорь, хоша ты и новгородка и за словом в карман не полезешь.

-Всем бы такую старость лет, как Федору, - подумала про себя Феодосия, и – как ни

старалась, - покраснела. Прасковья Воронцова, посмотрев на нее, усмехнулась и сказала:

«Так-то, боярыня, дай Бог вам с супругом брака честного на долгие годы».

Внизу, в крестовой горнице, Михайла Воронцов внимательно взглянул на боярина

Вельяминова и сказал:

- Так что ты, Федор Васильевич, насчет брака для Матвея располагаешь?

- Помилуй, Михайла Степанович, шестнадцатый год отроку, - рассмеялся Федор, - отцов

наших и тех в так рано не женили. Пусть его еще погуляет, торопиться некуда. Опять же, ты

знаешь, - Матвей при царе, Господь его знает, как Иван Васильевич на это посмотрит. Нет,

погожу я еще, тем более, что Матвей теперь все больше во дворце, а не здесь.

- Я к тому, Федор Васильевич, что Мария наша, ты знаешь, в Матвееву-то сторону давно

поглядывает. А тут ей пятнадцать исполнилось, свахи стали ездить. – Михайло вздохнул.

«Оно, конечно, мы бы и не против отдать ее за Матвея – все ж сродственник, тем более, что

девка-то она у нас нравная – пока никто ей, кроме него, не приглянулся.

- Так зачем вам торопиться? – недоуменно пожал плечами Федор. «Девка молода, пускай ее

еще под родительским крылом побудет, что ж вы ее под венец гоните?»

- Мы-то не гоним, - задумчиво ответил Михайло, «однако же, ты сам знаешь, Федор

Васильевич, кровь юная в ней бродит. Степан – тот в Прасковью, тих да разумен, а Мария –

смотрю на нее и ровно вижу мать свою покойницу. Та ж волошанка по матери была, как что

не по ней – сразу в крик. Вот и Мария такая же».

- Ну, Господь даст, повенчаем, - сказал Федор. «Не этим годом, так следующим. Федосье в

начале лета срок настанет, ежели все хорошо пойдет, так что в этом году и так хлопот будет

много. Дай Бог, главное, чтоб дитя здоровое народилось».

- Рад-то, Федор Васильевич, что Федосья понесла, а? – Михайло улыбнулся.

- Сказать тебе честно, свояк, не ждал я этого. Все же, сколько она лет с мужем-покойником

прожила, и деток не нажили, да и я, сам знаешь, уже не юноша годами, а вот Господь как

решил – когда я уж, не чаял, меня и порадовать. – Федор помолчал и добавил. «А все же,

конечно, правду говорят – на костях мясо слаще, а под старость жена милее».

На Рождественке, в усадьбе Воронцовых, гадали девицы. Конечно, выйти на улицу они не

могли – невместно было это девам из боярских семей, однако же, во дворе, защищенном

высоким дубовым частоколом и воротами с тяжелыми засовами, можно было и послушать

собачий лай – звонкий – к жениху молодому, глухой – к вдовцу али старику, да и башмаки,