o 8b191ad8675a2039

сообщая ей о своем решении. «Сама знаешь, зима в этом году поздняя, дороги еще не

укатанные, лед….», - тут он осекся и замолчал, выругав себя втайне, - совсем некстати было

напоминать жене о том, как погиб ее первый муж. «Дорога в подмосковную длинная, ежели

что случится, - кто нам поможет? Даже если взять в дорогу бабку повивальную – все равно

опасно».

Феодосия лишь вздохнула – понятно было, что не стоило даже упоминать о прогулках

верхом или катании на санях с горки.

Оставшись в Москве, Федор каждый вечер приезжал домой пораньше – невместно и опасно

было боярыне в тягости разгуливать одной по Москве. Короткая санная прогулка – кучер, по

приказанию Федора, заботился о том, чтобы кони еле переставляли ноги, - и опять домой, в

горницы.

- Мнится мне, Федор, - язвительно сказала Феодосия раз за воскресным обедом, - что, как по

тебе, будто сделана я из глины, да и разбиться могу ненароком. Здоровье у меня хорошее,

дитя растет, как ему и полагается, - что случится, ежели, скажем, я к боярыне Воронцовой

съезжу? Однако ж ты меня теперь одну никуда не отпускаешь.

Муж, молча, отодвинул блюдо, стоявшее перед ним, и вышел из горницы, от души хлопнув

дверью, - так, что затряслись косяки.

-Ровно бешеный, - вздохнула Феодосия. «Как сказала я ему, что понесла, так изменился он –

не узнать. Будто я сосуд драгоценный – завернули меня бережно и поставили на полку». Она

уткнула лицо в рукава опашеня, и вдруг почувствовала рядом Федора.

- Прости, - сказал он, садясь рядом с ней, и привлекая ее к себе. «Прости, Федосья. Не

повторится более это. Не хотел я тебе говорить, да, видно, придется».

- Что такое? – Феодосия посмотрела в лицо мужу и ужаснулась – никогда еще не видела она

Федора таким.

- Вот ты носишь дитя наше, дай Бог, не последнее, Федосья, и для тебя оно – первое. Не

хоронила ты, упаси Боже, младенцев, не видела, как страдает кровь и плоть твоя, и

страдает-то как – ни словечка сказать не может! - Федор на мгновение прервался, и

Феодосия побоялась взглянуть ему в глаза.

-Берешь его, маленького, беспомощного, на руки, и слышишь, как вздыхает он в последний

раз, и сердечко его бьется все реже, и видишь – слезки у него на глазах, потому, хоть он и

младенчик, но боль-то она одна – что у взрослого, что у ребенка.

А потом гробик этот крохотный, будто кукла в нем, и курят ладаном, и поют, а ты стоишь и

думаешь – Господи, да меня лучше возьми, какой же родитель за свое дитя не пострадает,

боль не потерпит?

Что ж ты, Господи, младенчика-то невинного так мучаешь, за что это ему? И, стыдно

сказать, проклинаешь Бога. А потом все заново. И так восемь раз, Федосья, восемь раз

стоял я у гроба детей своих.

Никогда не видела Феодосия своего мужа плачущим, и сейчас он сдерживался изо всех сил,

сцепив, зубы, сжав лежащую на столе руку в кулак.

- Федя, - шепнула она. «Федя, родной мой, прости меня».

- Потому и берегу я тебя, Феодосия, что, кроме тебя, и дитяти нашего не рожденного, нет у

меня более никого. – Федор, обняв ее, поцеловал в теплый лоб,- там, где начинались

соломенные, мягкие волосы. «Матвей что – он ровно отрезанный ломоть, и не в дому уже

вовсе, а вы со мной до конца дней моих будете.

Немного их, тех дней, осталось, любимая, - увидев, как Феодосия хочет что-то сказать,

Федор мягко приложил палец к ее губам, - и хочу я, чтобы ты провела ты их со мной в

радости и веселии, прославляя Всевышнего, а, не проклиная Его».

- Не знала я, Федор, что так бывает, - задумчиво сказала Феодосия.

- Про что не знала? – спросил Вельяминов.

- Не знала я, муж мой, что может женщина так любить мужчину, как я тебя.

- Васю, - Феодосия застыла на мгновение, и, встряхнув головой, продолжила, - «Васю

покойного я совсем по-иному любила. А ты мне будто глаза раскрыл – просыпаюсь я и

радуюсь, что ты рядом со мной, днем вспоминаю тебя – все ли ладно у боярина, здоров ли

он, какие у него дела и заботы, вечером вижу тебя, и сердце мое спокойно. А ночью… - тут

Феодосия замолчала и залилась краской.

- Ну, уж, боярыня, сказавши слово, скажи и второе, - рассмеялся Федор. «Начала, так не

отступай».

- А ночью думаю – милостив Бог ко мне, что оказалась я удостоенной такого мужа, - твердо

глядя в глаза Федору, закончила Феодосия.

Он хмыкнул и, подняв ее за подбородок, вгляделся в серые, с прозеленью глаза.

- Ты что ж, боярыня, думаешь, что Господь свои милости только по ночам оказывает? Бог, -

Он, Феодосия,- как сказано в Псалмах Давидовых,- «не спит и не дремлет». Бывает, и днем

удостоит людей Своего присутствия.

Феодосия почувствовала, что покраснела не только лицом, но и телом. «Невместно же…» -

слабым голосом сказала она.

- Ах, какая боярыня скромница, - поддразнил ее Федор, и Феодосия почувствовала, как руки

мужа искусно проникают туда, куда ходу им было пока – только ночью. «Добродетельная

боярыня, разумная. Да та ли это боярыня, что вчера…. - на этих словах Феодосия, не в