o 8b191ad8675a2039

работы, а в сундуках вдоль стены хранились сушеные травы и готовые лекарские снадобья.

Работала Феодосия за высокой конторкой — там она растирала травы, смешивала

ингредиенты, или, задумавшись над рецептом, покусывала гусиное перо. В особой, рукой

Феодосии переплетенной книге, ее мелким почерком были записаны лечебные сборы: «от

лихоманки», «от почечуя», от «грудницы».

Для отдыха в горнице стояла тонкой работы шахматная доска с фигурами из рыбьего зуба и

янтаря. Федор подарил ее Феодосии, - оба они хорошо играли в шахматы.

Пахло в горнице приятно — будто бы лесом или солнечным лугом.

- Как хорошо-то у тебя тут, матушка Феодосия, - напевным московским говорком

протянула боярыня Воронцова, опускаясь в покойное, обитое бархатом кресло. «И тепло как,

словно в раю. И что же, сколько книг-то у тебя, будто в либерее у царя Ивана Васильевича!»

Побывать в либерее — знаменитой библиотеке царя Ивана, начало которой положила еще

царица Софья Палеолог, - было давней мечтой Феодосии. Там, по рассказам, сохранялись

рукописи из разрушенной Александрийской библиотеки и старинные карты.

- Ну, уж! - рассмеялась Феодосия, быстро расставляя на столе разные взвары и заедки

— пряники, огурцы и тыквы, вареные в меду, дорогую диковинку — колотый сахар. «У царя

Ивана книг-то, говорят, полные палаты, а у меня — десятка три наберется».

За трапезой Прасковья несколько раз внимательно глядела на Феодосию, примечая

изменения в лице подруги — чуть втянувшиеся щеки, тени под ясными серыми глазами, и то,

как боярыня посреди беседы вдруг замирала на мгновение, будто прислушиваясь к себе.

Ничего сладкого Феодосия не ела, велев подать себе самого простого ржаного хлеба с

солью.

- Зубы что-то ноют, а от сластей еще больше, - отмахнулась она от расспросов Прасковьи.

-Понесла, - уверенно подумалось Прасковье. «Господи, оборони от беды, первого

ребеночка-то в такие года рожать. Петя-то у меня третий был, так и то чуть не померла».

Прасковья даже поежилась, вспоминая те страшные два дня — Петя был крупный, шел

спинкой, как ни старалась повивальная бабка, а ручку младенцу все же сломала, да и сама

Прасковья после родов еще месяц не вставала.

Уже садясь в возок, Прасковья вдруг быстро притянула к себе Феодосию и прошептала: «А

ты все же матушке - заступнице, Богородице, молись, боярыня...». Вельяминова улыбнулась

и на мгновение приложилась прохладными губами к щеке Прасковьи.

-Зубы, как же,- усмехнулась Прасковья, откинувшись на подушки возка. «Да ни у кого на

Москве таких жемчужных зубов нет, чему там болеть-то! А все же хороша матушка

Феодосия, хоть и ученая, а хозяйственная, и травница справная!»

И Прасковья, перебирая в руках атласные мешочки со снадобьями, что дала ей Феодосия —

Пете от кашля, мужу Михаилу — от болей в давно раненой ноге, Маше, что недавно

заневестилась, - по женской части, - незаметно задремала под ровный ход возка.

Феодосия постояла еще во дворе усадьбы, кутаясь в соболью шубку, и ежась под

ноябрьским, пронзительным ветерком.

«Прасковью не обманешь, - подумала она, глядя в низкое, серое небо. «Троих родила, глаз у

нее наметанный».

По расчетам Феодосии, был уже третий месяц, как она понесла. Чуть болели едва набухшие

груди, да по утрам, почуяв запах кушаний из поварни, она стискивала зубы и едва

удерживалась от рвоты.

Федор пока ничего не приметил – боярыня так же скакала на своем белом иноходце, когда

выбирались они одни, без слуг, на прогулку в подмосковной, так же узки были ее бедра, и

лицо, чуть похудевшее, все так же сияло белоснежной кожей.

-Сказать бы надо, - подумала Феодосия, легко взбегая вверх по узкой лестнице в свои

горницы. «Матвея сегодня не будет, у царя он, вот и скажу».

За три месяца замужней жизни Феодосия едва три раза видела своего пасынка – после их

свадьбы муж выделил Матвею отдельные горницы, со своим входом.

Юноша был вежлив и приветлив, но, мнилось Феодосии иногда, взгляд его был совсем не

отроческим – холодные, спокойные глаза были у Матвея, и смотрел он так, как будто

размышлял – что за человек передо мной и чем он мне полезен?

«А ежели мальчик?» - подумалось Феодосии. «Второй наследник, и Матвей еще возомнит

себе, будто соберется его отец обделить, упаси Господи».

К приезду мужа Феодосия всегда переодевалась – если ужинали они по-домашнему, вдвоем,

она снимала бабью кику, и закручивала светлые косы тяжелым узлом на затылке.

На белой шее переливалось подаренье Федора – драгоценное ожерелье из алмазов и

индийских сапфиров, и одевала Феодосия расшитый серебром лазоревый опашень.

Каждый раз, ловя на себе взгляд Федора, она смущалась – покойный ее муж смотрел на

Феодосию всегда ровно, - нежно и ласково, - а тут, сидя напротив Федора в крестовой

горнице, она чувствовала, будто нет на ней ни скрывающей фигуру одежды, ни аккуратно

убранных волос.

Она и не думала, что так бывает – почти восемь лет прожив с мужем, Феодосия была

уверена, что известно ей все, про то, что случается между мужчиной и женщиной в брачной

постели. Оказалось же, что знает она мало, и каждый раз Феодосия отдавалась на волю