o 8b191ad8675a2039

перебралась на скамью и опустила пальцы в теплую волну. Тихо было в слободе на крутом

берегу реки, только изредка взлаивали собаки, да скрипели уключины весел. Ниже по

течению, над темной массой заливных лугов, вздымались купола Новодевичьего

монастыря.

Федор быстро греб, стараясь не смотреть на тонкий профиль жены. Платок ее спустился на

плечи, светлые волосы разметались по спине. Она вся ровно была отлита из лунного света,

и неловко было, не знающему страха боярину даже прикоснуться к ней.

-Господи, Иисус всемогущий и всемилостивый, - мысленно молился Федор, работая веслами

и с радостью ощущая, что тело его все еще сильно, а душа жаждет радости. «Убереги

венчанную жену мою, Феодосию, от всякого зла и напасти, сохрани ее в мире и спокойствии,

ибо Ты знаешь — жизнь свою я за нее отдам, каплю за каплей».

Феодосия смотрела на мужа, как будто первый раз в жизни, как тогда, майским вечером в

горнице у Воронцовых, где его синие глаза встретились с ее, серыми, и где она поняла, что

пойдет за ним в счастье и печали, в беде и празднике, до самого края земли и неба. Его

темные волосы трепал свежий речной ветер, сильные губы почти незаметно шевелились,

будто говорил он сам с собой. Лодка мягко уткнулась в песчаный берег.

Над ними вздымался дремучий бор, а у дороги, ведущей вверх от переправы, у коновязи

тихонько заржали два коня — вороной и белый. Федор подал жене руку, помогая выбраться

из лодки, и изо всех сил стиснул зубы — темная река за ее спиной пошла рябью, волосы

Феодосии разметало и мстилась она Федору русалкой, наядой, подобно тем, о ком он читал

в старинных книгах.

Кони, почуяв человека, вскинули головы. Драгоценный белый иноходец под женским седлом,

тайно купленный Федором в Литве и привезенный в Москву всего за три дня до свадьбы,

потянулся нежными губами к Феодосии. Она протянула к нему узкую ладонь, погладила по

холке.

- Твой, - приблизив губы к ее уху, сказал Федор. «Садись». Феодосия птицей взлетела в

седло, опершись на руку мужа. Она вспомнила, как в юности скакала с отцом по

бесконечным северным равнинам, под низким, могучим небом, ощущая на лице влажное

дыхание ветра с Варяжского моря.

Здесь было все иное — крутой откос реки, тихий лес, усыпанное звездами полночное небо,

сладкий запах уходящего лета, доносящийся со скошенных лугов. Федор осадил своего коня,

и, наклонившись к Феодосии, коснулся губами ее волос. Рука об руку , они пустили коней

шагом, приноравливаясь к их ходу, а потом, разняв пальцы, пустились быстрой рысью, через

поля, на юг вдоль реки.

Спешились на маленькой поляне. Узкий ручей журчал в устланном камнями ложе, быстро

стекал вниз, к реке. Феодосия почувствовала совсем рядом дыхание мужа, и, потянувшись,

привстав на цыпочки — как бы высока она ни была, но Федор был выше, - медленным и

сильным движением обняла его.

Федор смотрел на нее, выступившую из шелковых одежд, со струящимися по спине

волосами, отливающую жемчугом в лунном свете, и чувствовал ее всем телом — жаркую,

близкую, зовущую.

Не разнимая объятия, они опустились на еще хранящую дневное тепло траву. На краю

поляны белый иноходец поднял голову и тихонько, грустно заржал, тоскуя по оставшейся в

родных краях подруге.

Феодосия будто плыла, ровно и вправду обернулась она чайкой над Волховом. Исчезло все

вокруг, и она не знала более, где верх и где низ, где твердь земная, и где пространство

небес. Сильные руки Федора удерживали ее на самом краю — еще шаг, и рухнет она в

небытие, туда, откуда нет возврата, туда, где, только темная кровь, стучащая в висках,

хмель и забытье.

- Отпусти, - шепнула она Федору, на мгновение, разомкнув с ним губы. «Не бойся, муж

мой. Отпусти нас».

До сих пор он молчал, обменявшись с Феодосией лишь несколькими словами, но сейчас,

услышав ее нежный голос, ощущая ее влагу, сладость, мягкость ее волос, ее запах — будто

напоенное солнцем поле, он едва слышно застонал.

Даже в мечтах своих не смел, представить Федор того, что стало сейчас самой целью и

сутью жизни для него. Одно он знал уверенно — нет, и никогда уже не будет для него кого-

то другого, кроме нее, - лежащей сейчас в его объятьях, тянущейся к нему, будто изнемогая

от жажды, его венчанной жены.

Феодосия и не знала, что бывает так. Словно все, что наполняло ее жизнь до этого

мгновения, исчезло, растворилось в ночном воздухе, и остались только они вдвоем —

никого и ничего не было вокруг, да и не могло быть. Будто только что был сотворен мир —

для них, для Феодосии и Федора, и сам Всевышний осенил их своей милостью, - создал лес

и реку, устелил землю цветами, зажег звезды в глубине небес.

-Всякое дыхание да славит Господа, - подумала Феодосия, прежде чем забыть и слова, и

языки, и всю себя — чтобы раствориться, слиться с мужем, стать единым целым, и не

расставаться более, никогда.

Боярыня Феодосия обустроила свои горницы в московской усадьбе зело причудливо. Книги,

что доставили по ее приказу из тверских владений Тучковых и отчего дома в Новгороде,

были сложены в особых шкапах. На стене там висели чудесные часы с боем немецкой