Читаем o 41e50fe5342ba7bb полностью

различает слова хорошие и плохие. Литературовед, наоборот, явно или тайно стре-

мится прежде всего отделить хорошие произведения от плохих и сосредоточить

внимание на хороших. «Филология» значит «любовь к слову»: у литературоведа такая

любовь выборочней и пристрастнее. От пристрастной любви страдают и любимцы и

нелюбимцы. Как охотно мы воздаем лично Грибоедову и Чехову те почести, которые

должны были бы разделить с ними Шаховской и Потапенко! Было сказано, что в

картинах Рубенса мы ценим не только его труды, но и труды всех тех бесчисленных

художников, которые не вышли в Рубенсы. Помнить об этом — нравственный долг

каждого, а филолога — в первую очередь.

Ю. М. Лотман сказал-, филология нравственна, потому что учит нас не соблаз-

няться легкими путями мысли. Я бы добавил: нравственны в филологии не только ее

путь, но и ее цель: она отучает человека от духовного эгоцентризма. (Вероятно, все

искусства учат человека самоутверждаться, а все науки — не заноситься.) Каждая

культура строит свое настоящее из кирпичей прошлого, каждая эпоха склонна думать, будто прошлое только о том и заботилось, чтобы именно для нее поставлять кирпичи.

Постройки такого рода часто разваливаются: старые кирпичи выдерживают не всякое

108

новое применение. Филология состоит на такой стройке чем- то вроде ОТК, проверяющего правильное использование материала. Филология изучает

эгоцентризмы чужих культур, и это велит ей не поддаваться своему собственному: думать не о том, как создавались будто бы для нас культуры прошлого, а о том, как мы

сами должны создавать новую культуру.

ПРИМЕЧАНИЕ ПСЕЩОФИЛОСОФСКОЕ

(из дискуссии на тему«Философия филологии■>)

Прежде всего, мне кажется, что формулировка общей темы парадоксальна. (Может

быть, так и нужно.) Филология — это наука. А философия и наука — вещи вза-

имодополняющие, но несовместимые. Философия — это творчество, а наука —

исследование. Цель творчества — преобразовать свой объект, цель исследования —

оставить его неприкасаемым. И то и другое, конечно, одинаково недостижимо, но эти

недостижимые идеалы диаметрально противоположны.

Философия филологию может только разъедать с тыла. Точно так же, впрочем, как

и филология философию. Тот тыловой участок, с которого филология разъедает

философию, хорошо известен: это история философии, глубоко филологическая

дисциплина. Не случайно оригинальные философы относятся к истории философии с

нарастающей нервностью, потому что на ее фоне любые притязания на

оригинальность сразу выцветают. Поэтому естественно, что и философия ищет для

себя в тылу науки такой же надежный плацдарм. Он и называется «философия

филологии», «философия астрономии» и т. д., по числу наук Располагая такими

позициями, философия и филология могут сплетаться садомазохистским клубком

сколь угодно долго. Очень хорошо — лишь бы на пользу.

Есть предположение, что филология не просто наука, а особенная наука, потому

что предполагает некоторое интимное отношение между исследователем и его

объектом. Об этом очень хорошо писал С. С. Аверинцев. Я думаю, что это не так

Конечно, интимное отношение между исследователем и его объектом есть всегда: зоолог относится к своим лягушкам и червякам интимнее, чем мы. Вот с такой же

интимностью и филолог относится к Данту или Дельвигу, но не более того. Самый

повседневный опыт нам говорит, что между мною и самым интимным моим другом

лежит бесконечная толща взаимонепонимания; можем ли мы после этого считать, что

мы понимаем Пушкина? Говорят, между филологом и его объектом происходит диалог

это значит, один собеседник молчит, а другой сочиняет его ответы на свои вопросы.

На каком основании он их сочиняет? — вот в чем должен он дать отчет, если он

человек науки.

Филология — это «любовь к слову». Что такое слово? Мертвый знак живых явле-

ний. А явления эти располагаются вокруг слова расходящимися кругами, включа-

ющими и биографию писавшего, и быт, и систему идей эпохи — все, что входит в

понятие «культура». Каждый исследователь выбирает то направление, которое его

интересует. Но вначале он должен правильно понять слово: «в таком-то написании, в

таком-то сочетании, в таком-то жанре (оды или полицейского протокола), в такой-то

стилистической традиции это слово с наибольшей вероятностью значит то-то, с

меньшей — то-то, с еще меньшей — то-то, итд» А эту наибольшую или наименьшую

вероятность мы устанавливаем, подсчитав все контексты употребления слова в

памятниках данной чужой культуры. С чего начинается дешифровка текстов на

мертвых языках? С того, что Шампольон подсчитывает, как часто встречается каждый

знак, и в каких сочетаниях, и в каких сочетаниях сочетаний. С этого начинается и

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых харьковчан
100 знаменитых харьковчан

Дмитрий Багалей и Александр Ахиезер, Николай Барабашов и Василий Каразин, Клавдия Шульженко и Ирина Бугримова, Людмила Гурченко и Любовь Малая, Владимир Крайнев и Антон Макаренко… Что объединяет этих людей — столь разных по роду деятельности, живущих в разные годы и в разных городах? Один факт — они так или иначе связаны с Харьковом.Выстраивать героев этой книги по принципу «кто знаменитее» — просто абсурдно. Главное — они любили и любят свой город и прославили его своими делами. Надеемся, что эти сто биографий помогут читателю почувствовать ритм жизни этого города, узнать больше о его истории, просто понять его. Тем более что в книгу вошли и очерки о харьковчанах, имена которых сейчас на слуху у всех горожан, — об Арсене Авакове, Владимире Шумилкине, Александре Фельдмане. Эти люди создают сегодняшнюю историю Харькова.Как знать, возможно, прочитав эту книгу, кто-то испытает чувство гордости за своих знаменитых земляков и посмотрит на Харьков другими глазами.

Владислав Леонидович Карнацевич

Неотсортированное / Энциклопедии / Словари и Энциклопедии