Читаем o 41e50fe5342ba7bb полностью

замкнуться на самоанализе и самоумилении своей «правдой». В отношениях с

природой важна истина, в отношениях с обществом — правда. Одно может мешать

другому, чаще — второе первому. При этом сбивающая правда может быть не только

революционной («классовая наука», всем нам памятная), но и религиозной (отношение

церкви к системе Коперника). «Самосознание» себя и своего общества как бы

противополагается «сознанию» мира природы. Пока борьба с природой и познание

природы были важнее, чем борьба за совершенствование общества, в усилиях

интеллигенции не было нужды. Сейчас, когда мир, природа, экология снова становятся

главной заботой человечества, должно ли измениться место и назначение

интеллигенции? Что случится раньше: общественный ли конфликт передовых стран с

третьим миром (для осмысления которого нужны интеллигенты-общественники) или

экологический конфликт с природой (для понимания которого нужны интеллектуалы-

специалисты)?

«Широта кругозора», сказали мы. Просвещение — абсолютно необходимая

103

З А П И С И и в ы п и с к и

предпосылка интеллигентности. Сократ говорил: «Если кто знает, что такое доб-

родетель, то он и поступает добродетельно; а если он поступает иначе, из корысти ли, из страха ли, то он просто недостаточно знает, что такое добродетель». Культи-

вировать совесть, нравственность, не опирающуюся на разум, а движущую человеком

непроизвольно — опасное стремление. Что такое нравственность? Умение различать, что такое хорошо и что такое плохо. Но для кого хорошо и для кого плохо? Здесь

моральному инстинкту легко ошибиться. Даже если абстрагироваться до предела и

сказать: «хорошо все то, что помогает сохранить жизнь, во-первых, человеку как

существу и, во-вторых, человечеству как виду», то и здесь между этими целями «во-

первых» и «во-вторых» возможны столкновения; в точках таких столкновений и

разыгрываются обычно все сюжеты литературных и жизненных трагедий.

Интеллигенции следует помнить об этимологии собственного названия.

Русское общество медленно и с трудом, но все же демократизируется. Отношения к

вышестоящим и нижестоящим, к власти и народу отступают на второй план перед

отношениями к равным. Не нужно бороться за правду, достаточно говорить правду. Не

нужно убеждать хорошо работать, а нужно показывать пример хорошей работы на

своем месте. Это уже не интеллигентское, это интеллектуальное поведение. Мы

видели, как критерий классической эпохи, совесть, уступает место двум другим, старому и новому: с одной стороны, это просвещенность, с другой стороны, это

интеллигентность как умение чувствовать в ближнем равного и относиться к нему с

уважением. Лишь бы понятие «интеллигент» не самоотождествилось, расплываясь, с

понятием «просто хороший человек». (Почему уже неудобно сказать «я интеллигент»?

Потому что это все равно что сказать «я хороший человек».) Самоумиление опасно.

ОБЯЗАННОСТЬ ПОНИМАТЬ

(«Путь к независимости и права личности* —

дискуссия в журнале «Др>ужба народов*)

Я — человек. Считается, что уже поэтому я — личность. Если я — личность, то какие я

чувствую за собой права? Никаких. Я не сам себя создал, и Господь Бог не трудился

надо мной, как над Адамом. Меня создало общество — пусть даже это были только два

человека из общества, отец и мать. Зачем меня создало общество? Чтобы посмотреть, что из меня получится. Если то, что ему на пользу — хорошо, пусть я продолжаю

существовать. Если нет — тогда в переплавку, в большую ложку Пуговичника из «Пер

Понта».

Почему я не чувствую за собой права на существование? Потому что мне доста-

точно представить себя на необитаемом острове — в одиночку, как самодовлею^ щую

личность. Выживу ли я? От силы два-три дня. Голод, холод хищные звери, ядовитые

травы — нет, единственное мое заведомое личное право — умирать с голоду. Все

остальные права — дареные. (Триста лет назад, когда общество еще не было таким

дифференцированным, может быть, выжил бы. И Дефо написал бы с меня «Робинзона

Крузо», изрядно идеализировав. Но времена робинзонов, которые будто бы сами

творят цивилизацию (а не она — их), давно прошли. Кстати, Робинзон с Пятницей —

кто они были: нация? народ? этнос? с этническим большинством и этническим

меньшинством?)

Есть марксистское положение: личность — это точка пересечения общественных

отношений. Когда я говорил вслух, что ощущаю себя именно так, то даже в самые

догматические времена собеседники смотрели на меня как на ненормального. А я

говорил правду. Я зримо вижу черное ночное небо, по которому, как прожекторные

лучи, движутся светлые спицы социальных отношений. Вот несколько лучей

скрестились — это возникла личность, может быть — я. Вот они разошлись — и меня

104

больше нет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых харьковчан
100 знаменитых харьковчан

Дмитрий Багалей и Александр Ахиезер, Николай Барабашов и Василий Каразин, Клавдия Шульженко и Ирина Бугримова, Людмила Гурченко и Любовь Малая, Владимир Крайнев и Антон Макаренко… Что объединяет этих людей — столь разных по роду деятельности, живущих в разные годы и в разных городах? Один факт — они так или иначе связаны с Харьковом.Выстраивать героев этой книги по принципу «кто знаменитее» — просто абсурдно. Главное — они любили и любят свой город и прославили его своими делами. Надеемся, что эти сто биографий помогут читателю почувствовать ритм жизни этого города, узнать больше о его истории, просто понять его. Тем более что в книгу вошли и очерки о харьковчанах, имена которых сейчас на слуху у всех горожан, — об Арсене Авакове, Владимире Шумилкине, Александре Фельдмане. Эти люди создают сегодняшнюю историю Харькова.Как знать, возможно, прочитав эту книгу, кто-то испытает чувство гордости за своих знаменитых земляков и посмотрит на Харьков другими глазами.

Владислав Леонидович Карнацевич

Неотсортированное / Энциклопедии / Словари и Энциклопедии