замкнуться на самоанализе и самоумилении своей «правдой». В отношениях с
природой важна истина, в отношениях с обществом — правда. Одно может мешать
другому, чаще — второе первому. При этом сбивающая правда может быть не только
революционной («классовая наука», всем нам памятная), но и религиозной (отношение
церкви к системе Коперника). «Самосознание» себя и своего общества как бы
противополагается «сознанию» мира природы. Пока борьба с природой и познание
природы были важнее, чем борьба за совершенствование общества, в усилиях
интеллигенции не было нужды. Сейчас, когда мир, природа, экология снова становятся
главной заботой человечества, должно ли измениться место и назначение
интеллигенции? Что случится раньше: общественный ли конфликт передовых стран с
третьим миром (для осмысления которого нужны интеллигенты-общественники) или
экологический конфликт с природой (для понимания которого нужны интеллектуалы-
специалисты)?
«Широта кругозора», сказали мы. Просвещение — абсолютно необходимая
103
З А П И С И и в ы п и с к и
предпосылка интеллигентности. Сократ говорил: «Если кто знает, что такое доб-
родетель, то он и поступает добродетельно; а если он поступает иначе, из корысти ли, из страха ли, то он просто недостаточно знает, что такое добродетель». Культи-
вировать совесть, нравственность, не опирающуюся на разум, а движущую человеком
непроизвольно — опасное стремление. Что такое нравственность? Умение различать, что такое хорошо и что такое плохо. Но для кого хорошо и для кого плохо? Здесь
моральному инстинкту легко ошибиться. Даже если абстрагироваться до предела и
сказать: «хорошо все то, что помогает сохранить жизнь, во-первых, человеку как
существу и, во-вторых, человечеству как виду», то и здесь между этими целями «во-
первых» и «во-вторых» возможны столкновения; в точках таких столкновений и
разыгрываются обычно все сюжеты литературных и жизненных трагедий.
Интеллигенции следует помнить об этимологии собственного названия.
Русское общество медленно и с трудом, но все же демократизируется. Отношения к
вышестоящим и нижестоящим, к власти и народу отступают на второй план перед
отношениями к равным. Не нужно бороться за правду, достаточно говорить правду. Не
нужно убеждать хорошо работать, а нужно показывать пример хорошей работы на
своем месте. Это уже не интеллигентское, это интеллектуальное поведение. Мы
видели, как критерий классической эпохи, совесть, уступает место двум другим, старому и новому: с одной стороны, это просвещенность, с другой стороны, это
интеллигентность как умение чувствовать в ближнем равного и относиться к нему с
уважением. Лишь бы понятие «интеллигент» не самоотождествилось, расплываясь, с
понятием «просто хороший человек». (Почему уже неудобно сказать «я интеллигент»?
Потому что это все равно что сказать «я хороший человек».) Самоумиление опасно.
ОБЯЗАННОСТЬ ПОНИМАТЬ
чувствую за собой права? Никаких. Я не сам себя создал, и Господь Бог не трудился
надо мной, как над Адамом. Меня создало общество — пусть даже это были только два
человека из общества, отец и мать. Зачем меня создало общество? Чтобы посмотреть, что из меня получится. Если то, что ему на пользу — хорошо, пусть я продолжаю
существовать. Если нет — тогда в переплавку, в большую ложку Пуговичника из «Пер
Понта».
Почему я не чувствую за собой права на существование? Потому что мне доста-
точно представить себя на необитаемом острове — в одиночку, как самодовлею^ щую
личность. Выживу ли я? От силы два-три дня. Голод, холод хищные звери, ядовитые
травы — нет, единственное мое заведомое личное право — умирать с голоду. Все
остальные права — дареные. (Триста лет назад, когда общество еще не было таким
дифференцированным, может быть, выжил бы. И Дефо написал бы с меня «Робинзона
Крузо», изрядно идеализировав. Но времена робинзонов, которые будто бы сами
творят цивилизацию (а не она — их), давно прошли. Кстати, Робинзон с Пятницей —
кто они были: нация? народ? этнос? с этническим большинством и этническим
меньшинством?)
Есть марксистское положение: личность — это точка пересечения общественных
отношений. Когда я говорил вслух, что ощущаю себя именно так, то даже в самые
догматические времена собеседники смотрели на меня как на ненормального. А я
говорил правду. Я зримо вижу черное ночное небо, по которому, как прожекторные
лучи, движутся светлые спицы социальных отношений. Вот несколько лучей
скрестились — это возникла личность, может быть — я. Вот они разошлись — и меня
104
больше нет.