o 41e50fe5342ba7bb

«Гроза», «Мертвые души» превратно понимались как призыв к

-насильственному переустройству мира? Каков механизм подобного

неадекватного восприятия и где корни такого узкореалистического,прагматического подхода к литературе?

Тем, что речь идет не о бытии, а о сознании, понятие «объективно»

исключается: все воспринимается только субъективно. Даже воля

автора здесь не указ: Шекспир не вкладывал в «Гамлета» и сотой доли

того, что вкладываем мы. А характер субъективного прочтения вещи

определяется общественной обстановкой. Если художественное

произведение говорит «наша жизнь нехороша» (а это говорит каждое

честное художественное произведение), то у многих слушателей

естественно встанет вопрос: «а как ее исправить?», и ответы могут быть

самые неожиданные. Б Писании нет призывов к революции, но от

Дольчино до Кромвеля все революционные движения начинались с

Библией в руках. В чеховской «Палате № б» нет ничего

революционного, а Ленину она помогла стать революционером.

8. В какой степени революционные идеи шли из верхнего слоя общества

в народ и в какой — из народа «вверх»? Возникали ли революционные

настроения больше от субъективного восприятия действительности

или от реальных бедствий народаУ

Вопрос повторяет предыдущие. Психология всякой жалости: человек видит чужое несчастье, примеривает на себя, прочувствует и

обращает свое чувство к ближнему. Из народа вверх шло страдание, сверху вниз — сознание необходимости покончить с этим страданием

(«лучше был бы твой удел, когда б ты менее терпел»). Каким образом

покончить с этим страданием — здесь уже начинаются тактические

разногласия революционеров.

9. В какой мере русская классика объективно готовила потрясения

1825 г, народовольчества, 1905 г, Февраля, Октября?

Не «готовила», а «помогала предвидеть», причем с все большей

93

З А П И С И и в ы п и с к и

точностью: 1825 годвообще не был «потрясением» ширю Петербурга, готовность народа к агитации 1870-х гг. была преувеличена, а дальше

разрыв между прогнозом и реальностью был не так уж велик.

10.Русская идея, народное эсхатологическое сознание и их

революционное применение?

Не могу ответить, плохо знаю материал. «Уход от земного зла* и

«борьба с земным злом», конечно, противоположны, но на практике

легко могут смыкаться и питать друг друга. «Русская идея» в смысле

«опыт истории России» мне здесь мало известна (расколом я не

занимался); а «русскую идею» в смысле «грядущее призвание России» я

пойму только тогда, когда мне объяснят, например, что такое «швед-

ская идея» или «этрусская идея».

Насколько я знаю, национальную идею изобрел Гегель: восточная

идея — тезис, греко-римская — антитезис, германская синтез, а все

остальные народы к мировой идее отношения не имеют и остаются

историческим хламом. России было обидно чувствовать себя хламом, и

она стала утверждать то ли что она тоже при- частна к романо-

германской идее (западники), то ли что она имеет свою собственную

идею, не хуже других (славянофилы). Кто верит, что в мировой истории

есть народы избранные и народы мусорные, пусть думает над этим, а

для меня это неприемлемо.

11. Личность и свобода в русской классике и революционных теориях?

Тоже вопрос не для меня. Личность я понимаю только как точку

пересечения общественных отношений, а свободу — как осознанную

необходимость: ошейник, на котором написано, неважно, чужое или

мое собственное имя. К счастью, машина взаимодействия этих

необходимостей разлажена, и временами в образовавшийся зазор может

вместиться чей-то личный выбор — т. е. такой, в котором случайно

перевесит та или другая детерминация.

12. Место культуры в русском обществе прежде и сейчас?

Стремление русских писателей выйти за пределы литературы,борп>ба с«художественностью»?

Культура — это все, что есть в обществе: и что человек ест, и что