o 0a115616b968c99b

-Батюшка, - Петя помахал ему рукой, и, протолкнувшись сквозь толпу, восхищенно сказал:

«Слава Богу, конец самозванцу!».

Федор посмотрел на засученные, окровавленные рукава рубашки подростка и подумал: «Да

что это я, он у меня уже под Кромами , тем годом, людей вешал».

-Говорят, больше полусотни поляков зарезали сегодня, тако же и немцев, ну, никто

разбираться не стал, - хохотнул Шуйский, и, потрепав подростка по плечу, добавил:

«Молодец, Петр Федорович».

-Государь, - мальчик склонил рыжую голову.

-Хорошо сына воспитал, Федор Петрович, - бесцветные глаза Татищева чуть усмехнулись, и

он шепотом проговорил: «Через два дня вас выкликать на царство будут, Василий Иванович,

люди готовы уже».

-Игнатия, патриарха этого ложного – в ссылку, - коротко велел Шуйский. «Кто там у нас из

митрополитов не переметнулся на сторону самозванца?»

-Исидор, новгородский митрополит, - тихо ответил Федор. «Он еще войско приводил к

присяге, царю Федору Борисовичу, ну, опосля смерти Бориса Федоровича».

-Помню, - Шуйский потрещал костяшками пальцев и заметил: «Воронье сюда, кажется, со

всей Москвы слетелось. Ну, пусть он меня на царство и венчает – недели же две нам хватит,

чтобы тут все, - князь махнул рукой в сторону Кремля, - обустроить?

-Более чем, -- заверил его Воронцов-Вельяминов, - почти ничего же не пострадало, Василий

Иванович.

-Первого июня тогда пусть возложат на меня венец царский, - прошелестел князь. «И вот

еще что, - добавил он, - мы Бориса Федоровича объявим виновным в смерти царевича

Димитрия. Мол, это он стольникам заплатил, что невинное дитя зарезали.

Федор, подавив тяжелый вздох, вежливо ответил: «Разумеется, Василий Иванович,

разумеется».

Марина подняла гудящую от слез голову и ахнула, - в проеме окна раскачивалась веревка.

Болотников, улыбаясь, нырнул в палаты.

-Ну и охрана у вас тут в Кремле, - он рассмеялся, - хоша отряд по крыше пусти, - никто не

заметит. А что мы грустим? – он небрежно потрепал по голове девушку, и спохватился: «Ах,

да, вы же овдовели, пани Марина. Ну, простите, там сейчас на Красной площади труп

вашего мужа в навозе валяется, весь оплеванный. И пан Теодор там, я смотрю, не

получилось у вас с ним царствовать.

-Ну ничего, пани Марина, - Болотников огляделся, и, взяв открытую бутылку вина, выпил из

горлышка, - посидите пару лет в тюрьме монастырской, половины зубов лишитесь, а потом

вас в Польшу за выкуп отправят, если не сдохнете, конечно, до сего времени.

Марина разрыдалась: «Пан Иван, я прошу вас, прошу! Спасите меня, я все, что угодно

сделаю! Только не оставляйте меня тут, я кем хотите, для вас буду!».

Он посмотрел на заплаканное, в красных пятнах лицо, и, потянув девушку за волосы, велел:

«На четвереньки вставай!».

Марина услышала, как затрещал бархат и кружево рубашки, и, прокусив до крови губу,

зарыдала: «Больно!»

-Вам же нравится, - удивился Болотников сверху и грубо ущипнул ее за соски.

-Да! – крикнула Марина. «Да! Еще!»

Мужчина поставил ее на колени, и, улыбаясь, глядя в серые, прозрачные глаза, велел: «На

меня смотри, сучка, отодвигаться не смей!»

Потом Марина кое-как вытерла липкое лицо и робко спросила: «А теперь куда?»

-Я – по делам, - Болотников застегнулся и выпил еще вина, - а вы с батюшкой в Каргополь,

наверное. Счастливого пути, пани Марина.

Она обхватила его за ноги: «Но вы, же обещали, пан Иван, обещали мне!»

Болотников отпихнул ее сапогом и жестко ответил: «Ничего я не обещал. А что я с вами

развлекался – дак я, пани Марина, венчаюсь днями, и буду мужем верным, как положено.

Так что простите, - он ухмыльнулся, - разошлись наши дороги.

-Не трогайте пана Теодора, - зловеще, холодно, выпрямившись, потребовала Марина. «Не

трогайте, пан Иван».

Она взвыла – ударом кулака Болотников разбил ей губы.

-Заткнись, сучка, - коротко ответил он, и, схватив веревку, вскарабкавшись на крышу – исчез.

Марина выплюнула на ковер сгусток крови, и, схватив с поставца серебряный бокал,

запустила его в стену.

В опочивальне резко, остро запахло вином, и Марина, раскачиваясь, сдерживая крик,

сказала: «Суки! Суки! Все равно он будет моим – хоть как, но будет!».

В Спасском соборе Андроникова монастыря было тихо и прохладно. Федор остановился на

пороге и, перекрестившись, подняв голову, посмотрел на фрески.

- Да, - вздохнул он, любуясь темным золотом, багрянцем, свежей зеленью, - мы сейчас так

не умеем. Две сотни лет почти прошло, как тем, синьора Джотто, что я в капелле дель Арена,

в Падуе видел. Я же тогда там неделю почти провел, днями сидел и рисовал.

И этот инок, Андрей Рублев сотоварищи, что здесь росписи делал – пройдет время, его

будут так же ценить, как синьора Джотто. Жалко, что в Лавре с его иконы, с Троицы, оклад

подаренный царем Иваном, не снимают – судя по тому, как он лики выписал, там есть на что

посмотреть.

С деревянного помоста раздалось какое-то шуршание и легкий, изящный, рыжеволосый

мальчик, свесив голову вниз, обрадовано сказал: «Батюшка!»

-У тебя штукатурка сохнет, - ворчливо ответил Федор, - не отвлекайся.

Степа улыбнулся, и, перекатившись на спину, вернулся к работе. Федор порылся в куче