o 0a115616b968c99b

На Ильинке гудел набат, и Федор, через плечо, увидел, как по мосту через Неглинку валят

еще люди. В толпе блестели сабли и бердыши, и он, подняв вверх пищаль, выстрелив,

крикнул: «Лестницы несите, сейчас на стены полезем!».

Фроловские ворота уже трещали под натиском толпы и от них раздался жалобный, низкий

крик – немец наемник, поднятый на вилы, дергался, разбрызгивая вокруг темную, льющуюся

струей кровь.

-Началось, - сладко протянул Татищев, доставая саблю. Федор тоже вынул свой клинок,

ворота рухнули, и Воронцов-Вельяминов увидел, как топчут люди трупы немцев. Один, было,

попытался убежать, но его притащили, за волосы обратно к воротам, и, сорвав одежду –

пригвоздили деревянным колом к доскам.

Жеребец Шуйского наступил копытами на голову немца, раздался треск, и князь, не

обернувшись, держа в одной руке меч, а в другой – наперсный крест, - поехал к Успенскому

собору. Трупы отшвырнули ко рву под стенами Кремля, и толпа, выкрикивая ругательства, -

повалила за ним.

Федор еще успел услышать низкий, призывный крик откуда-то с Ильинки: «Сейчас живьем на

куски порвем!». Шуйский спешился на вымощенном булыжником кремлевском дворе, и,

приложившись к иконе Божьей Матери, рассмеявшись, огладив темную бороду, заорал:

«Бить еретика насмерть!».

Толпа, улюлюкая, подняв вилы и колья, бросилась к входу в новый, деревянный царский

дворец.

Марина оглядела опочивальню, и дрожащими пальцами подергала золотой крестик на шее.

«Сейчас его убьют, и я стану вдовствующей государыней, - подумала девушка. «Ненадолго.

Надо будет потом выйти к толпе и увещевать их, правильно я с утра сделала, что по-русски

оделась».

Она подошла к зеркалу и поправила тяжелую, серого бархата, расшитую жемчугом и

серебром кику. «Меня венчали на царство, - твердо напомнила себе Марина. «Я ношу

московскую корону и так будет всегда».

Муж заглянул в дверь и, выругавшись сквозь зубы по-польски, сказал: «Ничего не бойся, это

просто пьяная толпа, сейчас я им кину золото, и они разойдутся».

Марина, прижавшись к стене, кинула взгляд вниз, - немецкие алебардщики стояли, выставив

пики вперед, но кто-то сзади, из толпы, стал кидать камни, и всю площадь покрыл надсадный

крик: «Руби их!»

Толпа полезла на крыльцо, и девушка заметила на дворе стаю бродячих собак, что грызлась

из-за свежих кусков мяса. Вороны, каркая, слетались вниз, на серые, окровавленные

булыжники.

Басманов растворил ставни и обернулся к Дмитрию: «Попробую их увещевать».

Воевода высунулся наружу и громко сказал: « Православные! Вы достаточно пошумели,

хватит убивать невинных, расходитесь по домам!»

-Выдавай нам своего вора, - издевательски велели с крыльца, - тогда и поговорим!

-Я сейчас к ним спущусь, - вздохнул Басманов, - а вы, государь, - идите к царице, успокойте

ее.

-Где мой меч? – сквозь зубы спросил Дмитрий, и, выругавшись, - вырвал алебарду у

охранника, что стоял на лестнице.

-Меня так просто не убьешь, - он презрительно выпятил губу, и подтолкнул Басманова:

«Идите».

Дверь медленно открылась, толпа отхлынула, и Федор услышал жалобный голос воеводы:

«Православные!»

Татищев сплюнул и, спешившись, вразвалочку, взошел на крыльцо. Басманов стал, пятясь,

отступать, толпа заревела: «На кол его!», и Татищев, засучив рукав поношенного кафтана,

одним ударом кулака сломал ему нос.

Воронцов-Вельяминов, пройдя сквозь расступающихся людей, взяв кричащего,

хватающегося за кровавую кашу лица, Басманова, поставил его на колени.

-Спасибо, Федор Петрович, так и держите его, - попросил Татищев и стал медленно

перепиливать Басманову горло. Кровь потоком хлынула на крыльцо и толпа возбужденно

воя, стала выкрикивать: «Смерть еретику!»

Дмитрий услышал, как опускается засов на двери опочивальни и, выглянув в окно. Труп

Басманова, - с раздавленной, расколотой головой, был втоптан в пыль на дворе. Толпа

ломала двери дворца.

-Если побежать по галерее, - спокойно подумал Дмитрий, - то можно спастись. Дворец не

достроен, там леса, спущусь по ним, затеряюсь в толпе и уйду в Коломенское. Там

Болотников, поможет. Ничего, еще погуляем, - он отбросил алебарду, и, услышав, как

рухнули двери крыльца, - бросился бежать.

-Так, - обернулся Шуйский к Воронцову-Вельяминову, когда толпа хлынула во дворец, - ты,

Федор Петрович, иди, присмотри, чтобы с государыней, - Шуйский издевательски

усмехнулся, - ничего невместного не сделали, а то потом хлопот с выкупом не оберешься. А

ты, Михайло Никитич, найди ее отца. Как вместе они будут – в Разбойный приказ их

отвезите, в подвал, пусть там пока сидят.

С Житного Двора, где были кремлевские амбары, донесся восторженный крик: «Он живой,

сука! Спрыгнул с лесов, грудь себе разворотил, руку сломал, - но живой!»

-Подождет государыня, не денется никуда, Василий Иванович, - рассмеялся Воронцов-

Вельяминов. «Пойдемте, истребим это отродье раз и навсегда».

Вокруг стонущего человека стояла возбужденная толпа. Кто-то, выматерившись, крикнул:

«Кончать его, суку!»

-Водой облили, государь, - обращаясь к Шуйскому, услужливо сказал кто-то из стрельцов.

Дмитрий кричал, закусив посиневшие губы: «Больно! Больно как! Я сын царя Ивана, оставьте

меня! Я его сын!»