o 0a115616b968c99b

-А инокиня же Марфа тут, неподалеку, - задумчиво проговорил Шуйский, - она же из

Новодевичьего в Вознесенский монастырь днями перебралась, ну-ка, сбегайте кто-нибудь к

ней, через площадь, спросите, это ли ее сын.

-Василий Иванович, - еле слышно сказал ему на ухо Татищев, - сами же знаете...

-Знаю, - безмятежно ответил Шуйский, - не волнуйся, Михайло, вон она, смотрит, - Шуйский

вскинул голову и указал на высокую, тонкую фигуру в черной мантии. Инокиня Марфа стояла

у окна монастыря. «Ты в Угличе не был, а я был. Вспомнит она набат, вспомнит».

Били, гудели колокола кремлевских соборов, и стрелец, в мгновение ока, вернувшись,

махнул рукой: «Вдовствующая государыня сказала, что ее сын был в Угличе убит!»

Шуйский шагнул, и, наступив подошвой сапога на сломанную руку Димитрия, - раздался

сухой треск и раненый страшно, по животному, завыл, - велел: «Кончайте с ним!»

Федор выстрелил из пищали в слепо ползущего куда-то человека, и, засунув пистолет за

пояс, приказал стрельцу: «Алебарду сюда давай!»

Шуйский задумчиво посмотрел на исколотый пиками труп Дмитрия и сказал: «Людям

понравится, коли они с Басмановым на Красной площади полежат. Я распоряжусь, а вы,

бояре, Мнишеков собирайте, как и договорились.

Воронцов-Вельяминов кивнул и, оскальзываясь в лужах крови, пошел к изломанному,

разбитому дворцовому крыльцу.

Марина забилась в угол опочивальни и выглянула наружу – толпа, взяв полуголый труп мужа

за ноги, волочила его в сторону Фроловских ворот.

Кто- то крикнул: «Басманова тоже тащите, под стол его там кинем, в навоз». Тело воеводы

прокололи вилами, и здоровый мужик, выматерившись, подняв его, понес вслед за толпой.

Девушка оглянулась и взвизгнула – дверь опочивальни, треснув, упала внутрь. Она увидела

мощную фигуру, что стояла на пороге, и выдохнула, схватившись за жемчужное ожерелье,

что лежало поверх бархатного, богатого опашеня: «Пан Теодор!».

Он хмуро оглядел палаты, и, махнув рукой стрельцам, что стояли сзади, велел: «Дверь на

лестницу закрыть и никого не пускать сюда!»

-Пан Теодор, - пробормотала она, тяжело дыша. «Пан Теодор, наконец-то!».

Он отшвырнул обломки двери и сказал: «Так, пани Марина. Сейчас найдут вашего отца,

опосля чего вас отвезут в Разбойный приказ, а оттуда – в ссылку, куда новому государю

угодно будет».

Мужчина подошел, и, брезгливо поморщившись, - она даже не успела отпрянуть, - сорвал с

ее шеи жемчуг. «Наворовали, суки, - сказал он. «Все сие, - он обвел рукой опочивальню, -

оставите здесь, в казне денег нет, а вы золотом с головы до ног обвешаны».

От него, - Марина вдохнула, - пахло свежей кровью и порохом. «Как в Самборе, - подумала

девушка, пытаясь устоять на ногах. «Тогда у него тоже была кровь под ногтями, после

охоты».

Ее рука потянулась к серебряным, маленьким пуговицам опашеня. «Пан Теодор, - она

опустилась на колени, - пан Теодор, ради вас я все, что угодно сделаю. Мы можем

обвенчаться и царствовать, вы и я вместе…»

Красивые губы изогнулись в презрительной усмешке. «Коли я захочу, пани Марина, - сказал

он, глядя вниз, на сброшенную кику, на струящиеся по плечам черные косы, - я вас сейчас на

площадь Красную выведу, там охотников на ваши прелести много найдется. А про венец

царский забудьте – вы обманом его получили. Сбирайтесь, впрочем, - он усмехнулся, - в

тюрьме вам немногое понадобится».

-Пан Теодор, - она поползла за ним, плача, припав губами к его сапогу, - я прошу вас, не

надо, я вас люблю, вас одного, и буду любить всегда!

-Сие мужа вашего покойного кровь, - сказал он, рассмеявшись, - что вы с моих подошв

слизываете.

Мужчина наклонился и, взяв ее за подбородок железными пальцами, сказал: «Сейчас возок

за вами пришлют, с решетками, и через задний двор вывезут. Потому как стоит вам, пани

Марина, на Красной площади появиться – он рассмеялся, - оттуда вы живой уже не выйдете.

Всего хорошего, - он вышел, не оборачиваясь, и коротко приказал что-то стрельцам.

Марина, было, рванулась за ним, но, в передней было пусто, и, посмотрев в щель двери, она

увидела на лестнице стрелецкий караул.

Девушка, опустившись на пол, засунув в рот рукав опашеня, зарыдала – тихо, отчаянно,

раскачиваясь из стороны в сторону.

На Красной площади гудела толпа. Дюжий мясник, вооружившись длинным ножом, взрезал

живот трупу Дмитрия, и, бросил на синеватые кишки причудливо разукрашенную маску, -

одну из тех, что готовились для придворного карнавала, и сейчас валялись в грязи, среди

вещей, выброшенных из разоренного дворца.

Из разорванного рта торчала дудка, тело было измазано навозом и засыпано песком.

Изуродованный до неузнаваемости труп Басманова валялся в куче рыночных отбросов.

Шуйский посмотрел на ворону, что выклевывала глаза воеводы, и едва слышно, углом рта,

сказал: «Хорошо. Дня два так пусть полежат, препятствий к поруганию не чинить, а потом за

Серпуховскими воротами зароем, на кладбище для нищих».

Федор кивнул и вгляделся – мальчишки насаживали отрубленные головы поляков на пики,

что стояли вдоль Неглинки. «Да, вон, Петька там, - узнал он сына, - ну, слава Богу, все

хорошо». Одна из голов выскользнула на землю и парни с хохотом стали ей

перебрасываться.