o 0a115616b968c99b

Москвой полюбоваться. Ну, впрочем, ты у нас мужик заметный, конечно, так просто мимо

тебя не пройдешь. Ты ради чего Шуйского с плахи спас, кстати? Мало тебе Бориса

Федоровича было, еще одного боярского царя возжелал?

-Царь-то нужен, - угрюмо взглянул Федор на дядю. «Хоша какой».

-Наплачетесь, - подытожил Матвей, и, подперев голову рукой, улыбнулся: «Марья-то

написала, что плохо там с Машкой моей. Ну да сие не страшно, оправится. Спокойной ночи,

бояре, - он накрылся полушубком, а Волк, закинув руки за голову, тихо спросил у Федора:

«Никифор Григорьевич жив-то?»

-Жив, - Федор приподнялся на локте. «А что, знаешь ты его?».

-Я подростком еще был, - ответил Волк , глядя в низкий, бревенчатый потолок, - сей кабак же

батюшка мой покойный держал, Данило Михайлович. Как я в возраст бы вошел – Никифор

мне его должен был передать. Ну да ладно, - Волк смешливо махнул рукой, - мы на Москву

заезжать не будем, пущай далее им владеет, не жалко.

-Вот оно как, - задумчиво сказал Федор. «Значит, не пропал ты в Сибири-то?»

-Я где только не пропадал, - улыбнулся Михайло, и закрыл глаза.

Федор отвернулся к стене и подумал:

-С Покрова я Лизавету не видел, да. Долго. В тот приезд не понесла она, ну, не писала

ничего, надо в этот ее с дитем оставить. Вона, Федосья родами померла, Лизавета, хоша и

младше, а все равно – тридцать ей весной. На все воля Божья. Господи, скорей бы уж да

Гориц этих добраться, Ксения там, наверное, уж истомилась вся и я, - тако же. Как их довезу

до Новых Холмогор – туда вернусь. А потом – на Москву».

В избе было темно, едва горела единая свеча, прилепленная к столу, за ставнями выла,

бушевала метель, и Федор, засыпая, еще успел подумать: «Боярский царь, да. Ну, Василий

Иванович пусть посидит на престоле, он человек пожилой, детей у него нет. Не страшно. А у

меня – двое сыновей здоровых, и еще будут. Как Господь рассудит, так оно и случится».

На чистом, выскобленном полу светлицы лежал яркий солнечный луч. Степа Воронцов-

Вельяминов, зажав в зубах тонкую кисточку, отступил от небольшой доски и строго сказал:

«Марья, сиди ровно, не ерзай!».

Девочка подергала каштановую, косу и заныла: «Скучно».

-На вот, - Степа порылся в сундуке и дал ей тряпичную куклу, - займись.

Марья обрадовано улыбнулась и принялась дергать костяные пуговицы, что заменяли кукле

глаза.

-Оторву, - пообещала она, подперев щеку языком.

-За ради Бога, - Степа, наклонившись над дощечкой с красками, окунул кисточку, - я уже в

который раз их пришиваю.

Мальчик посмотрел на очертания детского лица и, улыбнувшись, подумал: «Батюшке

понравится. Тако же и альбомы, жалко только, что матушка бумагу бережет, стирать рисунки

приходится».

Дверь в светлицу стукнула, и старший брат велел с порога: «А ну заканчивай!»

-Не мешай, - холодно ответил Степа, - я тебе еще вчерашним днем начертил твою снежную

крепость, вот иди, и строй, я тебе для сего не нужен. Будет что непонятно – придешь и

спросишь.

Петр улыбнулся и пригладил рыжие кудри младшего брата: «Батюшка приехал, тако же и

дедушка наш, Матвей Федорович, и дядя, Михайло Данилович, мы их и не видели никогда!»

Степан все же не удержался – коснулся кисточкой доски и велел: «Чтобы никто тут ничего не

трогал, поняли?»

Петр закатил глаза: «Сдались мне твои краски».

-Батюшка, - Марья кинула куклу в открытый сундук и захлопала пухлыми ладошками: «Хочу!»

Степа подхватил сестру, и, оправив на ней простой холщовый сарафан, озабоченно сказал:

«Ну, вроде не вымазалась, и, слава Богу. Пошли, - он поставил девочку на пол и та, подняв

голову, заметила: «Петя большой!»

-Как батюшка, да, - усмехнулся подросток, подталкивая сестру к двери.

Внизу было тепло и, - Степа повел носом, - пахло щами. Лиза оторвалась от печи, и,

взглянув на детей, рассмеялась: «Да придет батюшка сейчас, они коням там корм задают,

все же от Ярославля дорога неблизкая. А ты, Степа, пока на стол накрывай».

Степан достал из сундука льняную скатерть, и, велел Марье: «Хоша углы расправь».

Та запыхтела, поднимаясь на цыпочках.

Дверь избы отворилась, и знакомый голос сказал с порога: «Ну, где чада-то мои, уж и

соскучились, наверное!»

-Батюшка! – Марья бросила скатерть, и Федор, наклонившись, взяв ее на руки, поцеловал в

обе щеки: «Какая ж ты у меня сладкая, Марья Федоровна, так бы съел тебя, с кашей, али

пирогами!»

Все еще не отпуская девочку, он поманил к себе Лизу и шепнул в нежное ухо: «Баня-то

истоплена?»

Та кивнула, вдыхая запах кузнечной гари и свежего снега, и почувствовала, как подгибаются

у нее колени.

-Вот и славно, - тихо продолжил Федор. «Мы, пока мыться будем, у тебя и поспеет все»

-Ну, племянник, внуков-то моих показывай, велел Матвей, расстегивая полушубок. «Я

смотрю, Лизавета Петровна, ты сама со всем управляешься, холопов нету?».

-Какие холопы! – махнула рукой Лиза, поправляя темный платок на каштановых косах.

-Тут же у Воронцовых рыбный промысел стоял, во время оно, тут и не жил никто, так –

рыбаки ночевали. А мне что, - она рассмеялась, - корову купили, еще тем летом, Петя – она

показала на старшего сына, - рыбу удит, тако же охотится, а припасы я из Ярославля

привезла. Зато безопасно, глушь.