o 0a115616b968c99b

-Уходи, - она, было, стала отворачиваться, но юноша протянул к ней руку: «Эухения, ты ни в

чем, ни в чем, не виновата, что ты говоришь!»

-Я шлюха и убийца, - жестко проговорила она. «А теперь – уходи».

Женщина вернулась к верджинелу и Дэниел, уронив голову в руки, слыша эхо музыки под

сводами церкви, - заплакал.

Он посмотрел на ее стройные, покрытые рясой плечи, и, вдруг, встав, выпрямившись, сжав

ноющие пальцы, сказал:

-«Вот что, Эухения. Я тебя люблю. Что бы там ни было – я буду любить тебя всегда, пока мы

живы. Поэтому ты сейчас откроешь эту проклятую решетку, слышишь? Иначе от нее, да и от

всего вашего монастыря, - Дэниел усмехнулся, - камня на камне не останется.

Женщина замерла, и Дэниел услышал тихий, жалобный плач. Она опустила покрытую

вуалью голову на клавиши, и прошептала: «Но как? Как я могу, Дэниел?»

-Руками, Эухения, - спокойно сказал он. «Открывай, я тебя поцелую и заберу отсюда –

навсегда».

-Ты не знаешь…, - она все сидела к нему спиной.

-Я привез тебе кольцо, - Дэниел вдруг улыбнулся. «Сейчас я тебе его надену, и потом ты мне

все расскажешь, если хочешь».

Женщина всхлипнула, и, поднявшись, отперла дверь.

От нее пахло сладостями, и она была вся – в его руках. «Полтора года, - вдруг подумал

Дэниел, целуя ее, слыша, как бьется ее сердце. «Господи, да бывает ли такое счастье?»

-Дай руку, - глухо попросил он.

Женщина посмотрела на темный, окруженный сверкающими алмазами жемчуг, и заплакала:

«Дэниел, но ведь ты не знаешь…»

-Я тебе сказал, - твердо ответил он, обнимая Эухению,- мне все равно. И поторапливайся,

любовь моя, надо выходить отсюда, завтра на рассвете мы отплываем.

Каштановые глаза взглянули на него: «Но как? Сестра – привратница меня не выпустит!»

На деревянной лестнице раздались легкие шаги и Марфа велела: «Дэниел, спускайся в

церковь, погляди, чтобы никто здесь не появился».

Он, улыбаясь, взглянул на бабушку и Марфа подумала: «Господи, ну хоть эти счастливы

будут». Внук сбежал вниз, и Марфа велела женщине: «Раздевайся. Мы с тобой почти одного

роста, никто ничего не заподозрит. Лицо под капюшоном спрячешь».

-Вы же его мать? – испуганно спросила Эухения. «Вы не знаете, наверное, сколько мне лет!»

-Я его бабушка, - Марфа быстро расшнуровывала свой корсет, - и все очень хорошо знаю.

Ну, что стоишь, снимай свою рясу.

Эухения потянула грубую коричневую ткань вверх, и, вдруг, замерев, спросила: «Что это?»

Марфа скинула атласные, на изящном каблуке туфли, и, покосившись на кружевную ленту,

что удерживала шелковый чулок, безразлично ответила: «Пистолет. Так, на всякий случай.

Надевай, - она подвинула туфли женщине, - и кольца мои тоже. Ждите меня в порту, сундуки

наши уже на корабле».

-А Белла? - вдруг спросила Эухения, набрасывая плащ. «Как же она, сеньора Марта? Что

теперь будет?»

-Будем искать дальше, - Марфа вздохнула, и, натянув рясу, сунув ноги в растоптанные,

потрепанные туфли Эухении, внезапно привлекла ее к себе.

-Во-первых, бабушка, - сварливо велела она, - а во-вторых…Она посмотрела в карие глаза, -

иди, девочка, бери его за руку, и никогда, ничего не бойся, - она поцеловала гладкую щеку и

приказала: «Ну, бегите уже, на корабле встретимся».

-А вы? – обернулась Эухения и увидела, как женщина улыбается.

-А я, - Марфа рассмеялась, - справлюсь.

Женщина спустилась вниз и оказалась в объятиях Дэниела. Он поцеловал мягкие,

белокурые волосы, и подумал: «Все, Господи. Все. Спасибо тебе».

Когда они подошли к воротам, монахиня вежливо сказала: «Счастливого пути, сеньора

Марта, сеньор Дэниел, приезжайте к нам еще».

-Обязательно, сестра, - ответил юноша, - у вас удивительно благочестивая обитель.

Пойдемте, матушка, - он подал руку женщине, и привратница, опустив засов, взглянула в

щель ворот – но на выложенной булыжником улице, уже никого не было.

Она перекрестилась и вернулась обратно в свою сторожку.

-Ты выпей, пожалуйста, - Дэниел сел рядом с Эухенией на узкую, высокую койку, и, ласково

укутав ее своим плащом, поднес к губам женщины кубок с вином.

Она отпила, - зубы застучали по краю, - и сказала: «Я не могу, Дэниел, не могу. Я должна

тебе все рассказать».

Юноша положил ее голову себе на плечо и, пропустив пальцы, сквозь белокурые локоны,

шепнул: - Я ведь тогда вернулся, любовь моя. Как только мне пулю вынули. Но у вас было

заперто, у меня уже кровотечение начиналось…, - он на мгновение прервался.

-Ну, а когда я оказался на своем корабле, - свалился в лихорадке, руку хотели отнять, она до

сих пор плохо двигается. Потом, в Лондоне, моя мама умерла, молодой еще, ей и сорока не

было.

-Прости, - она взглянула на него. «Прости, Дэниел».

-Он, - Эухения прервалась и помолчала, - он меня тогда избил, сильно, я ходить не могла. И

потом бил, каждый день, из дома не выпускал. Говорил, что я шлюха, как моя мать. Она ведь

покончила с собой, потому, что ее соблазнил англичанин, сэр Стивен Кроу, его Вороном на

морях звали. Отец Николаса Кроу.

Дэниел тяжело вздохнул. Корабль чуть покачивался на тихой воде гавани, в фонаре на

переборке горела свеча, в раскрытые ставни каюты тянуло солью и немного – ароматом

цветов с берега.