o 0a115616b968c99b

-Да, - тихо сказал Джон, вспомнив ее шепот, там, в сторожке, среди вечных, бесконечных

лесов: «А что вас не любили, пан Ян, так я вам обещаю, - сие прошло и более не вернется».

Он встряхнул темноволосой головой и согласился: «Иначе не стоит, да».

-Джон, - Питер помолчал и опустил оловянный бокал на стол. «Мне очень, очень, жаль.

Очень. Что все так…, - он помолчал и не закончил.

-Когда я вернулся, - Джон посмотрел куда-то вдаль, - твоя матушка меня обняла и сказала:

«Вот так, у мужа моего покойного тоже в тридцать лет виски поседели. И я все время думаю,

Питер, все время – ну зачем я разрешил Эве ехать со мной, зачем? На мне кольчуга была

надета, Теодор без нее меня из Москвы не отпустил, а на ней – ничего. Бедная девочка,

бедная моя девочка».

-Так, получается, они могилу плохо зарыли? – осторожно спросил Питер.

-Забросали кое-как, торопились, - Джон махнул рукой. «А когда я пришел в себя, и выбрался

оттуда, никого на дороге уже не было. Но я ее похоронил, как следует, Питер, там деревня

недалеко была, ее отпели, и там, на кладбище церковном, она и лежит. И денег я дал, в этот

ваш монастырь, Теодор сказал, что там тебя крестили. Поминать ее будут».

Питер налил ему еще вина и мужчина сказал: «Понимаешь, меня ведь еще никто не любил.

Я, - он, на мгновение прервался, любил, да не судьба была. А она…., - Джон вздохнул. «Да

уж и не полюбят, наверное».

-А этого, - сказал Питер, глядя на него, - ни ты, ни я знать, не можем.

Николас Смолл полюбовался поднимающимся вверх на стапелях силуэтом корабля и

задумчиво сказал помощнику: «Или все-таки сегодня доделать эти крепления, а?».

-Да идите уже домой, - рассмеялись плотники, складывающие инструменты. «Хоть на сына

посмотрите».

-А кто это там, в доке стоит? – Николас прищурился, глядя на берег Темзы. «Из наших,

кажется, никто не должен вернуться?».

-Это «Сьюзен Констант», сегодня после обеда пришла, из Нового Света, - услышал он сзади,

и, потянувшись, сказал: «Ну, пусть с ней другие разбираются, а я, ребята, и вправду, - к

семье отправлюсь».

-На крестины зовите! – крикнули ему, уже, когда он выходил на широкую улицу, что вела от

верфей к поселку.

-А как же, всех и пригласим, - рассмеялся мастер.

В палисаднике пышно цвели розы. Николас поднял голову и посмотрел на черепичную

крышу дома – изящная чайка, что опустилась на нее утром, когда он уходил на верфи, так и

сидела на своем месте.

Миссис Стэнли открыла аккуратную, выкрашенную яркой, синей краской дверь и улыбнулась:

«Да все хорошо, мистер Николас, могли бы и не приходить раньше, спят они. Мальчик

большой, здоровенький, все быстро прошло, и миссис Марта себя хорошо чувствует».

-Ну как же, - Николас вдохнул запах свежего хлеба и цветов, наполнявший дом, - хочется

посмотреть-то на малыша, миссис Стэнли. Можно к ним?

-Конечно, - разрешила акушерка. «А потом спускайтесь, миссис Марта рагу из почек сделала,

и устрицы свежие есть. А за пивом я сходила».

В опочивальне было тихо. Николас поднял свечу, и, присев на кровать, посмотрел на

младенца, который спал, прижавшись к смуглой, маленькой груди. Марта открыла один

темный глаз, и тихо рассмеялась: «Десять фунтов, как и Грегори. Только я твой обед с очага

сняла – так схватки и начались. А от тебя деревом пахнет, свежим».

-Крепления заканчиваем, - он поцеловал нежные, полные губы и тихо сказал: «Спасибо тебе,

любовь моя».

Томас пошевелился и отец, погладив его по голове, велел: «Поешь и спи. Оба спите.

Бабушка твоя завтра приедет, - смешливо сказал он Марте, - и Грегори привезет.

Марта дала сыну грудь и сонно, устраиваясь на подушке, пробормотала: «Ну и хорошо».

За большим столом орехового дерева вкусно пахло жареным беконом. Мистрис Доусон

внесла серебряный кофейник, и. присев, сказала:

-Миссис Мияко забрала детей на реке погулять, сказала, как вы готовы будете в Дептфорд

ехать, она и вернется уже. А мистер Питер в шесть утра уже к лодке своей ушел, как всегда.

Она разлила кофе и улыбнулась: «Пойду, пожалуй, из кладовой еще колбасок принесу, а то

мужчины сейчас спустятся, наверное».

Марта усмехнулась, и, поиграв изящной, с резной ручкой вилкой, сказала Юджинии: «Я

смотрю, муж твой тоже – заспался».

Женщина ярко покраснела и что-то пробормотала, комкая салфетку. Марфа зорко взглянула

на жену внука, - обе женщины были в утренних, шелковых, просторных платьях, отделанных

брюссельским кружевом, и спросила: «Кашляешь?».

Юджиния помотала головой: «Я же вам говорила, бабушка, с того Рождества – ни разу. И

снадобье пью, каждый день».

-Ну, ты не молчи только, - попросила Марфа.

-Тут же у нас сыро, ты к такой погоде не привыкла. Мало ли что, девочка моя. У тебя же

дочь, и еще дети будут – она посмотрела на белокурые, укрытые кружевным чепцом волосы,

на каштановые, большие глаза и сказала: «Как Тео постарше станет, тем летом, езжайте с

Дэниелом в Париж, погуляете там, свекор твой порадуется, и Стивен тоже».

Юджиния улыбнулась и ахнула – муж, неслышно зайдя в столовую, наклонился и поцеловал

ее в затылок.

-Надо побольше поесть, - весело сказал Дэниел, устраиваясь за столом, - а то в моих

комнатах в Дувре меня так не кормят, а скоро и обратно уже.