Нулевой Архетип

Она прижала его к щеке, словно тот был живой, и под ее пальцами поток истончился, исчез, как будто его разрушало само прикосновение к ее коже.

– Не спешите, – посоветовал Атрес. – Вы не знаете, как аномалия отреагирует на вмешательство.

Эрика протянула руки, взяла лицо Хаузера в ладони:

– Я буду осторожна, верите?

Атрес не верил. Разве что на сей раз он был готов к любой глупости:

– Нет.

Она сделала вид, что не услышала его, снова обратилась к Хаузеру:

– А в прошлый раз, когда мы виделись, ты пытался меня съесть, папа. Помнишь, что ты сказал мне? «Я очень голоден, Эрика». Твои последние слова.

«Эрика», – снова прошелестело вокруг, и звук действительно немного напоминал шелест листьев.

– Хорошо, что ты меня узнал. Иначе было бы намного больнее, да?

Ее ладони разгорались все ярче, словно спирит тек с них напрямую, из самой Эрики, а не через архетипы, к которым она обращалась.

Он выжигал, осторожно расщеплял то, что осталось от Хаузера, заменял собой.

Фантом корчился, бессильно раскрывал и закрывал рот и медленно исчезал часть за частью.

Голос больше не звучал.

Когда Эрика закончила и Атрес увидел, чем именно она заменила фигуру отца в коконе, он почти не удивился. В переплетении потоков теперь висела полупрозрачная фигура самой Эрики. Шрамы на ее лице казались тенью.

– Вот и все, – сказала настоящая Эрика, и образ повторил движения ее губ. – Все.

Она не плакала, просто стояла перед светящимся спирит-коконом и казалась старой.

Вокруг молчал Лес Клинков.

– Нам нужно идти, – сказал Атрес.

– Да, – после непродолжительного молчания отозвалась она. – Нужно.

Она пошла к выходу первой, фигура в переплетении потоков смотрела ей в спину белыми светящимися провалами глаз.

Впоследствии Атрес так и не смог вспомнить, что заставило его задержаться. Возможно, тот запоздалый импульс интуиции, который не пришел к нему в котловане.

Фигура из спирита шевельнулась в своем коконе, подалась вперед, протягивая руки, и потоки спирита развернулись в сторону Эрики.

– До…чка… – прошелестело вокруг. – Не уходи. Я… так голоден. Дочка… Эрика.

Она вздрогнула, остановилась и рассмеялась.

Образы взметнулись вокруг нее дымом, роем черных бабочек.

Атрес уже знал, что когда она обернется, на ее лице не будет шрамов. Как бы ни отреагировала настоящая Эрика, она не хотела, чтобы это кто-то видел.

Спирит-потоки устремились в ее сторону, минуя Атреса, словно он для них не существовал.

Эрика не оборачивалась. На секунду ему показалось, что она вовсе не собирается защищаться. Этой секунды ему хватило на то, чтобы потянуться к собственному архетипу, ощутить спирит времени в своем теле и заставить мир замедлиться.

Это было нелегко, медиатор Атреса был предназначен, чтобы останавливать предметы и людей, на спирит он действовал намного хуже, но все же действовал.

Эрика обернулась, усмехнулась некрасиво и криво и сказала:

– Я не самоубийца.

Она подняла руки, и спирит хлестнул из них плетьми – ослепительно белый. Он впился в кокон, как тонкое светящееся сверло.

То, что осталось от Хаузера, Эрика старалась расщепить осторожно. Со своей копией она не церемонилась.

– Холодно… Эрика. По-моги… Помоги мне.

Лес вокруг оживал, Атрес не мог этого слышать, но чувствовал – словно давление воздушной подушки.

«Клинки» снаружи устремились к центру аномалии, пробили крышу и стены. Спирит Атреса заморозил обломки в воздухе – брызнувшую во все стороны каменную крошку, осколки кладки. Все, чего касался архетип времени замедлялось, застывало в единственном своем состоянии.

Кроме Эрики и ее спирита – в этом Атрес мог ей помочь.

– По…моги мне, дочка.

Должно быть, за время, что фантом Хаузера был в сердце Леса, остатки воспоминаний просочились в аномалию.

Лес имитировал фантом, так же как фантом имитировал Хаузера.

Эрика хотела выжечь его целиком, кокон в центре аномалии и каждый «клинок» спирита, что теперь тянулся к ней в единственном, унаследованном от Хаузера желании поглощать.

Архетип тек сквозь Эрику бесконечным гремящим потоком, расщепляя Лес, стирая его клинок за клинком, и в какой-то момент Атрес осознал, что перестал его слышать.

«Предел восприятия», – вспомнил он. Наверное, Эрика тоже его перешла.

Тишина вокруг накрывала ватой, давила на уши. Сквозь нее Атрес едва слышал собственный медиатор.

Эрика стояла неподвижно, в сиянии Леса и собственного архетипа.

Атрес старался дать ей время – выцеживал его из собственного медиатора и из собственного тела, чувствуя, как спирит прорастал в него все глубже. Не больно, как ампутация под наркозом.

А потом все закончилось.

* * *

Когда Эрике было пять, она придумала ему имя – Арлекин.

Папа всегда носил его с собой – медальон с картинкой шута на крышке. Ме-ди-а-тор.

Ей никогда не нравилось это слово, и она придумала свое.

Арлекин помогал папе создавать чудеса – красивые цветные искры, светящиеся шары и бабочек. Когда ей было пять, Эрике очень нравились бабочки.

Эрике нравилось за ними смотреть. Она приходила на цирковую арену после представления, и те появлялись, словно сами по себе. Кружили под куполом цирка.

Она знала, что их создал Арлекин.