Нулевой Архетип

– Невозможно спуститься к Узлу напрямую. Грандвейв над ним непроходим.

Узлы Земли излучали вверх поток спирита, который уплотнял пелену схем почти до плотности камня. С тем же успехом Эрика могла бы пытаться пройти сквозь горную породу.

– Он непроходим для кораблей. Одна летающая шлюпка с очень сильной недо-мастрессой может спуститься на самой границе с восходящим потоком.

– Вы рискнули спуститься на шлюпке в Грандвейв?

– Это было смело, верно?

– Глупо, как и многие ваши поступки. Как вы определили точное нахождение восходящего потока? Вам помог Хаузер?

– Папочка к тому моменту состоял из спирита почти наполовину, – беззаботно ответила Эрика. – Я даже не знала, выживет он после расщепления или нет. Мне просто очень хотелось верить, что хоть что-то пойдет правильно. Увы. Он превратился в гибрид, и мне пришлось бежать от него. Папочка гнался за мной досюда.

Атрес осмотрел здание с колоннами, но никаких следов гибрида не увидел:

– Что произошло после?

– Не знаю, но мне удалось уйти. Что скажете? – Эрика направилась к ступеням. – Давайте разгадаем еще один секрет.

– Это не секрет, если вы знаете ответ заранее.

Атрес поднялся по ступенькам следом за ней, зашел в темный, заваленный обломками стен холл – спирит внутри причудливо извивался, напоминая сплетение ветвей. Некоторые «побеги» текли по стенам, вгрызались в камень, оставляя борозды и роняя на пол обломки.

Проход впереди был свободен, словно кто-то намеренно оставил его для них – длинную ровную полосу до светящегося спирит-кокона в дальнем конце зала.

– Э… ри… ка.

Теперь Атрес тоже слышал этот голос – на самой границе восприятия.

Вольфган Хаузер действительно был здесь, висел в переплетении спирит потоков – в центре аномалии они действительно напоминали ветви деревьев, извилистые и тонкие.

Эрика молчала.

Атрес смотрел на Хаузера и вспоминал тот день, когда окончательно убедился, что стал схематиком. Это было весной, Атрес был в кабинете отца, стоял возле большого круглого окна и смотрел на Цитадель. За окном шел дождь, улицы накрывала серая пелена, и Атрес уже знал, что прочтет, когда вскроет белый конверт, который принес курьер.

Отец сидел в кресле – по-военному строгий, деловитый. Атрес был благодарен ему: и за это спокойствие, и за то, что тот не сказал матери. За молчание.

За то, что не торопил и не пытался взять конверт сам.

Атрес смотрел на город. Стоял, заложив руки за спину, и думал о том, что если остановит время перед тем, как вскрыть письмо – ненадолго, всего на минуту, не больше – отец никогда не узнает. Всего одна единственная минута слабости. Слишком много.

Он отвернулся от окна, взял конверт, вскрыл, стараясь действовать аккуратно. Листок внутри зацепился краем и немного смялся, когда Атрес его вытаскивал.

Атрес знал, что прочтет на нем. Искренне считал, что готов к этому.

Ничего, о чем он не догадывался раньше.

Разница между тем, чтобы догадываться и увидеть, оказалась огромной.

Атрес смотрел на короткие, емкие строчки на белом листе, казавшиеся пронзительно черными, перечитывал их раз за разом и отчетливо понимал, что, оказывается, до самого последнего момента не верил.

Отец встал, подошел к нему. Вынул листок из рук, не читая, положил на стол. Заставил сесть в кресло, налил бренди и заставил Атреса выпить.

Атрес закашлялся, когда бренди огнем обжег горло, снова посмотрел на город и сказал, заставляя себя говорить спокойно:

«Мне жаль».

У отца он был единственным сыном. Наследником.

Отец положил ему руку на плечо, крепко сжал и ответил:

«Мы справимся».

Эрика тоже знала, что ее отец мертв, считала себя готовой к встрече. Вероятно, она даже знала, что скажет.

Какую-нибудь глупость вроде «я скучала по тебе, папочка».

За последние пару дней Атрес привык к тому, что она говорила. С какой интонацией и в каких ситуациях.

Теперь она молчала. Смотрела на Хаузера, застыв, и, должно быть, внутренне пыталась собрать себя по кусочкам, как это делал Атрес весной.

Он положил Эрике руку на плечо, сжал.

Эрика вздрогнула, сделала глубокий вздох и только тогда повернула к нему голову, улыбнулась:

– Хорошо, что он здесь, да? Я скучала. Давайте подойдем поближе.

Хаузер в переплетении ветвей казался спящим, он не шевелился, не открывал глаз и никак не реагировал.

Голос, который звал Эрику, теперь молчал.

Она подошла, снова укутываясь образами – текучими, как дым. Спирит под ее кожей разгорался ярче, и его было слышно даже сквозь тишину Леса.

– Всего один последний удар, да? – спросила она. – Знаете, я представляла это иначе. Мне всегда казалось, что папа посмотрит на меня еще раз.

– Ваш отец мертв. Это просто останки.

– А вы не оставляете мне права обмануться. Жестоко, – она подошла совсем вплотную к кокону. Спирит-потоки дрогнули и расступились. Хаузер открыл глаза.

Они были белыми, абсолютно пустыми, в них светился нулевой архетип и не осталось никакого осмысленного выражения.

Лес поглотил Хаузера целиком.

– Э…рика. Дочка, – на сей раз совершенно отчетливо произнес голос, и один из спирит-потоков потянулся к ее лицу.