Когда тебе пять, ты готов поверить во что угодно. В то, что в медальоне с фигуркой шута на крышке живет добрый дух, который способен творить чудеса.
Что вот это счастье – простое и нелепое, как бабочки-миражи под куполом цирка – будет вечным.
Правда, папа?
Миражи не живут долго. Они однодневки.
В конечном итоге, реальность всегда брала свое. Вырывала с мясом. Ампутировала под анестезией.
Папа превращался в схематика несколько лет. Все это время Эрика была рядом. Она хорошо рассмотрела процесс.
Он начался не в тот момент, когда мастресса Анна – глупая, слишком прямолинейная и правильная мастресса Анна – сообщила Вольфгану Хаузеру диагноз.
Он начался давным-давно, когда папа стоял за кулисами, смотрел на свою дочь на арене цирка, создавал для нее бабочек и хотел быть тем самым Арлекином, который способен на чудеса.
Он начался давным-давно на старой цирковой арене и закончился не в Лесу Клинков. Он закончился, когда наивная дурочка Эрика привела своего отца к Узлу Земли.
Там было слишком ярко для миражей.
Узел выжег все лишнее и то, что осталось потом – только убрать за собой.
На то, чтобы сделать это ушло три года.
Прости, пап. Нужно было прийти раньше.
Лес был огромен, и он запомнил последнее желание Вольфгана Хаузера – не умирать одному.
«Помоги мне, Эрика».
«Я голоден».
«Холодно».
Чего ты хочешь, пап?
Но все гибриды хотели одного и того же. Быть с кем-то связанными, прорасти дальше в кого-то еще и больше никогда не оставаться одному.
Смешно, но, наверное, в этом они были человечнее, чем настоящие живые люди.
Эрика не чувствовала себя одинокой. В ее теле, под ее кожей, на Изнанке жил архетип – огромный, как океан, бездонный и темный. Настоящий.
Он выступал сквозь поры и смывал все лишнее – сожаления, ошибки. Человечность.
Вот все и закончилось, да, пап?
Задолго до того, как Лес и все, что осталось от Вольфгана Хаузера исчезло, смытое океанской волной, Эрика уже знала, что не вернется.
Ни на цирковую арену, ни наверх в Цитадель.
Когда Лес умер, Атрес почувствовал это всем телом – хлопок, как резонанс, ввинтился в уши, отдался внутри. В какой-то момент Атресу показалось, что он потерял сознание – в глазах потемнело, и он полностью перестал чувствовать что бы то ни было. А потом, сквозь абсолютную тишину, едва слышно, но потом все отчетливее, потекла песнь Земли.
В глазах прояснилось, и Атрес увидел, что зал опустел: только немногие спирит-потоки, которые еще оставались от Леса – тонкие, мертвые побеги, осколки аномалии – все еще вились узором по тому, что осталось от стен. Некоторые обломки так и зависли в воздухе, архетип времени все еще держал их.
Эрика стояла, запрокинув голову вверх, закрыв глаза, и волосы у нее были абсолютно белые, седые.
Она казалась старше, намного старше своих лет.
– Нам нужно уходить, – сказал Атрес.
Смех Эрики, который прошелся шелестом по углам, был тихим, выхолощенным и ненастоящим. Он был такой же иллюзией, как те, которыми она укрывала себя раньше.
– Не волнуйтесь, я никогда не исчезаю с представления, не доработав до конца.
Он положил ей руку на плечо, потянул в сторону выхода. Плечо наощупь было ледяным.
Эрика пошла сама – даже после такого выброса спирита, ее истощение оказалось не сильным. Архетип под ее кожей все еще звучал достаточно отчетливо.
Снаружи спирита почти не осталось, «клинки» исчезли, и только несколько осколков облачками висели вокруг.
– А вы рисковали, используя свой медиатор, – вдруг сказала Эрика. – Разве вам не говорили, что чем чаще используешь, тем глубже он прорастает?
– Я знаю.
– Но вы все равно решились, спасая меня.
– Я спасал не только вашу жизнь.
Хотя Атрес, безусловно, мог бы уйти один – практически в любой ситуации.
Эрика повернулась к нему. Взгляд у нее был пустой, абсолютно нечитаемый:
– Но вы ее спасли, – потом она растянула губы в улыбке и добавила. – Пойдемте, давайте попробуем спасти вашу.
Атрес прислушался к звучанию спирита вокруг. Он не слышал ничего постороннего – только Эрику, Грандвейв и схему Земли. И это само по себе было странно – гибридов наверняка должно было привлечь исчезновение Леса.
Атрес не стал об этом говорить – не видел смысла озвучивать то, что Эрика понимала и сама.
Он сказал только:
– Давайте попробуем.
В последствии, оглядываясь назад, Кейн думала о том, что им с Джеком просто повезло. Среди разгромленных шлюпок осталось несколько фрагментов схем: небольших, но сравнительно стабильных. Собрать из них управляющую систему для шлюпки было проще, чем создавать все с нуля.
От использования архетипа кружилась голова, и несколько раз Кейн казалось, что она вот-вот потеряет контроль над спиритом. Что весь рисунок развалится.
Джек был рядом, и его присутствие успокаивало.
Кейн работала медленно, намного медленнее, чем обычно, и результат получился хуже, чем у самой отстающей студентки, но, в конце концов, шлюпка все-таки взлетела.
Путь для нее сквозь облако спирита, которое окружало корабль, прокладывал Джек, и его рука совсем потускнела.
Должно быть, такой расход спирита действительно сокращал его срок жизни.
Мысль об этом неприятно царапала изнутри.