Ночь предопределений

О Гоголе, например,— был и такой когда-то замысел... Как Гоголь сжигает ночью «Мертвые души», второй том. Как он все сжег, спалил в камине у Погодина — ложь, компромиссы, примирение с прекрасной, прелестной действительностью... И вернулся к себе... Но поздно, слишком поздно!.. Или еще сюжет: предатель, полицай, отбыл свои двадцать лет и возвращается в родное село. А там учителем — сын женщины, партизанки, которую он застрелил когда-то на глазах у мальчика... И вот он, старик уже, идет по улице, а за плетнем, за низеньким плетешком — тот самый учитель, он рубит дрова и в руке у него — топор... Библейский сюжет!.. Да мало ли их было сюжетов, замыслов — куда более сильных, более мощных, да так и засохших навсегда в блокнотах?.. В ходу были сюжеты попроще, поспокойней...

— И было, было «дано»!..— сказал он,— Было, Карцев!.. И некого, нечего тут винить!..

— «По большому счету»...— напомнил Карцев, не без иронии — скорее грустной, чем едкой.

— Да, по большому счету.

Однако в тоне, которым Феликс произнес эти слова, не было горечи.

Здесь-то их и могли застукать,— подумал он,— В такой вот пещере. Не именно в этой, конечно... Хотя — отчего же не в этой? Отличная ловушка. Отсюда — или назад, или в пропасть...

— Вот вам еще сюжет — сказал Карцев,— Хотите? Для коллекции... Сегодня я щедрый,— в его голосе тоже не было ни злости, ни горечи. Он говорил о себе равнодушно, как о ком-то постороннем,— констатируя. И при этом смотрел прямо перед собой, в пустое и светлое пространство, не поворачивая головы,— Сюжет об архитекторе. О мужичке-архитекторе, тоже не любившем рисковать. Хотя замыслы... Замыслы вроде тоже имелись, и какие... Да вот риск...

Они там сидели, жгли костер...— Феликс прислушался к голосам, которые доносились из грота, одновременно стараясь не упустить того, о чем говорил Карцев.— Портянки были вонючие, пропотевшие насквозь, и ноги разбухшие, распаренные, в синих жилах,— солдатские ноги... Жгли костер, говорили — о своей Рязани, о Тамбове каком-нибудь, о своих деревушках, до которых тысячи и тысячи верст... А осыпь уже шуршала... И среди тех, кто спускался по ней, мог быть — « ЛОГИНЪ ПОПОВЪ ИЛЬИНСКОЙ СТАНИЦЫ, и ФАМА ДУБРОВИНЪ ... А на обратном пути, скрываясь в мазаре от полуденного солнца, они выцарапали ту надпись... А пока сияла луна, шуршала осыпь... И эти еще ничего не знали, сушили портянки, размачивали в воде сухари...

— Хотя — ну какой уж такой риск?..— продолжал Карцев.— По большому-то, как вы говорите, счету?.. Ну, создан проект, но не одобрен. Или одобрен, а в дело не запущен, так и остался в рулонах... Правда, годы, годы уходят, вот беда... И вдруг — возможность: уехать туда, где не транспортные развязки, даже не микрорайоны проектируют,— новые города, и вернуться через несколько лет обратно, чтобы уже не в подручных обретаться, а получить мастерскую, заказы... Вот когда — вздрогни, старина Корбюзье!..

— Но пока...— Он повел плечами, точным движением ноги послал в пропасть лежавший на краю камень.— Пока надо спроектировать город, а тут снова — риск. Ведь все, о чем вы говорили — там, в клубе,— это ведь риск, эксперимент. Об этом больше господа литераторы в книжках пишут. Что нам стоит, как говорится, дом, а тем паче — город построить, нарисуем — будем жить... Так ведь, господа хорошие, ведь такой город — это миллионы, и бросать эти миллионы на эксперименты... Кто позволит?..

— А вы, пожалуй, правы,— сказал он, помолчав, и вздохнул всей грудью.— Во всем этом что-то есть... Что-то такое...— Он дернул подбородком — снизу вверх.— Это вам не Москва, не Питер... И не Чикаго... Нет, не Чикаго...

Он смотрел вдаль, сосредоточенно-настороженный, квадратные стекла его очков блестели, но не холодно, заполнявшие их блики казались золотистыми, теплыми.

Они вернулись к костру.

Откуда они брали топливо?— подумал Феликс.— Но ведь, откуда-то брали топливо здешние паломники...

Кенжек по-прежнему, с хозяйственной экономностью, подкладывал в огонь щепки, лишь бы не дать пламени угаснуть. Но в полумраке грота от этого сделалось только уютней, все жались к костру.

И вода... Где-то здесь, поблизости, должна быть вода,— подумал Феликс, присаживаясь возле Бека.