Нисхождение короля

О, как мне ненавистны смех и фиглярство! Как невыносимо видеть распроклятого оперного певца из рода Лицких, который так расстарался, соловьем заливаясь на сцене. Я еле терпела танцы, отклоняя все до единого приглашения, хотя и обещала Винелии станцевать хотя бы во время открытия. Нет, если кто тронет – закричу до срыва связок! Оставьте в покое! Хватит и того, что я сижу здесь, среди вас, в белом роскошном платье, а внутри – сплошная липкая чернота отчаяния, которая пожирает меня, не в силах с плачем выбраться наружу.

А они танцуют, счастливые, беззаботные дети. И Се´дов так вдохновенно кружится с Калистой. И Деян уверенно ведет Винелию в танце, рассказывая ей смешные истории, от которых девушка заливисто хохочет. А рядом так свободно движутся Ниркес и совсем молоденькая, раскрасневшаяся Амалия… Они танцуют, а я пью вино, как воду, игнорируя противоречивые взгляды официантов. Если не могу горевать – дайте хотя бы напиться. Я уйду трезвой, никто ничего не поймет.

Во всем зале только один понимает, что я чувствую. Он стоит у дальней колонны и неотрывно глядит на меня. Шаман видит обрывы там, где прежде были нити серебра. Мне так хочется сбежать к нему, крича в лицо: «Ты ведь знал, что так будет?! Не мог не знать, говоря то, что говорил вчера! Как мог не предупредить? Как мог молчать, когда они ушли на смерть?! Я не прощу тебя, ведь ты не мог не знать…»

Но я сижу на месте, вцепившись в подлокотники кресла. Держусь, зная, что как только выйду отсюда – сразу прикажу арестовать Кукулейко. Он не уйдет от ответа. Пусть расскажет, или же я…

Моего плеча осторожно касаются, и я вздрагиваю, чуть расплескав вино. Наклоняется слуга, шепча, что в коридоре ожидает Богарт. Пришли важные новости. Я, наплевав на этикет и приличия, срываюсь с места и скрываюсь за портьерой, где есть потайной выход в служебный коридор.

– Ну? Вы узнали, что произошло? – набрасываюсь я на мужчину, а он отмахивается, увлекая за собой.

– Не здесь, – цедит канцлер, и в серых глазах тлеют угли злости. Как только остаемся наедине, он говорит: – Увы, с севера нет новостей, но колдуны уже в пути. Хорошо, что Амалия сейчас здесь и не знает о случившемся. Она та еще болтунья и не способна держать рот на замке.

– Тогда что? – схватив его за запястье, спрашиваю сквозь зубы.

– Шелки, – так же злобно отвечает он. – Они нарушили прямой приказ короля. Мои люди устроили засаду в Нимфеуме, и ближе к вечеру шелки притащили несколько русалов. Они убили их и разделали для трапезы.

Когда до меня дошел смысл сказанного, в голове помутнело, и я сглотнула горькую от вина слюну. Стало хуже. Эти твари едят разумных. Как это может быть? И сразу более страшная мысль – если не осталось Каргатских королей, значит, и Сделки аннулированы? И нет Томара Бай, способного рассказать, что будет дальше. Я похолодела, понимая, чем это обернется. Мои эмоции слишком легко читались – Богарт потребовал объяснений, а получив, приложил руку ко лбу и отошел в сторонку. Прислонился к стенке и запрокинул голову.

– Вам придется стать сильнее, кэрра Селеста Каргат. Только внутри вас есть сила, способная остановить и подводников, и шелки, и даже морвиусов. Так говорил Никлос. Если его не станет – только вы сможете уберечь королевство и целый мир.

А я закричала на него:

– К демонам это королевство! Слышишь? Да пошло оно все к старым богам и прочей нечисти! В отхожем месте я видела все это дерьмо, ясно? Я сейчас улечу отсюда домой, и сами решайте все свои проблемы, понятно?! Я не буду ни королевой, ни возрожденной святой Клэрией, ни молодой богиней, ни кем вы там все хотите меня видеть! Я лечу домой, к своей семье. Мне нужно оплакать смерть мужа, мне нужно как-то пережить эту боль, слышите?! Я не могу быть сильной, мне слишком больно! Мне каждую секунду больно, и боль не становится слабее, и я не знаю, почему чувствую все так. Почему так больно, мамочки… – мой крик оборвался, и я опустилась на пол, вновь зажимаясь. От усталости вернулось головокружение. Канцлер присел рядом. Он не пытался обнять, просто потянул за руку и сжал ее крепко-крепко.

Мы долго так сидели. Не знаю, сколько, но за стеной музыка сменялась раз пять. Взрывы смеха и хлопки то поднимались, как волна, то стихали в перерывах. В коридор пытались выйти слуги, но Богарт гнал их прочь, давая мне время выплакаться. Чуть отпустить невыносимость. И вернуть трезвость реальности. А когда я угомонилась, сказал: