Ньирбатор (СИ)

— С ней вроде бы всё нормал... — Агнеса осеклась, стоило мне испустить глухой стон.

Когда Агнеса тактично удалилась, я вскрыла конверт и жадно развернула записку:

Мы там бывали — ты и я —

В иные времена:

Дитя, чьи локоны светлы,

Дитя, чья прядь темна.

Тропа ли грез манила нас

Из очага в метель.

Иль в летний сумеречный час,

Когда последний отблеск гас,

И стлали нам постель, —

Но ты и я встречались там,

Пройдя дорогой сна:

Темна волна твоих кудрей,

Мои — светлее льна.*

Я перечитывала строчки, силясь разобраться, откуда этот наплыв щемящей грусти и полузадушенной жалости, — и чувствовала, как холод обволакивает мою грудь. Тяжело притворствовать перед собой — я ведь знаю это стихотворение. Все дети в медье его знают. Ему меня когда-то научил отец. Очень неожиданно со стороны Варега. Но с другой стороны, зачем он ворошит в памяти эти строки? Ему известно, что стихотворение ассоциируется у меня с отцом... Ecть такие раны, котopые не стоит бepeдить. Наверняка Варег хотел этим на что-то мне намекнуть, чтобы я... перефразировала. Что мы уже не дети? Что мы заигрались? Или только я одна?.. Неужели он таким образом отпустил мне порцию своего осуждения?

Пришествие Пожирателей Смерти внесло много хаоса в наше медье, хотя история Сабольч-Сатмар-Берега издавна полнится межсемейными кознями, покушениями и кровопролитной борьбой за власть. У меня такое ощущение, будто мы с ранних лет сопротивляемся то пыльному ветру, то солнечному свету поочерёдно. Не осталось ничего исконно светлого или тёмного, всё перемешалось или, скажем, замаралось. Может быть, с течением времени станет легче сложить в единое целое цепь событий и оценить их трезво, а говорить о восстановлении правды сейчас и вовсе нет смысла.

Мне не на что жаловаться. Я жива. Меня лечат. Я не подыхаю. А скоро я вернусь домой.

Среда, 30 января

Итак, дорогой мой дневник, что я помню о дуэли?

Когда Агнеса пересказала мне увиденное, я обнаружила, что порядок изложения событий имеет своё преимущество. В моей памяти начали последовательно выстраиваться воспоминания: весьма тяжкие, но красочные до безумия. Калейдоскоп событий, представших передо мной, состоял из фрагментов, занявших не больше десяти минут, пережитых в мельчайших деталях.

Я помню, как мы обе встали в дуэльную позицию, и даже поклонились. Даже примерно не могу определить, сколько продлилась дуэль. Помню, что с испуга сразу взялась применять режущие заклинания, которые оттачивала на упырях, и то с огромным пристрастием, не заботясь о том, какое бешенство пробужу в противницы.

Лучи из её палочки вырывались со шквалистым свистом и мчали ко мне, как адские гончие. Дымчатый туман стелился и распадался на клочки. Сердитые гребни тёмной магии разрезали пространство амфитеатра, и воздух будто трещал по швам.

Когда не удавалось распознать безгласные заклятия, я поднимала свои самые плотные щиты. Её заклятия не унимались, они окружали мой щит, ища лазейку. Веревки заклятий, рвущиеся из наших палочек, мерцали копьями в морозном воздухе, и было несколько мгновений, когда я не сомневалась, что мне под силу сокрушить бешеную ведьму.

Не помню, когда я впервые ощутила, как моя мантия пропитывается кровью. Я видела капли своей крови на снегу, и вспомнила о чернике. Звучавшие вдалеке голоса болью отдавались у меня в голове. Постепенно звуки становились все резче. Одно из заклинаний с силой пронзило мой левый висок. Я помню, что никак не могла разлепить отяжелевшие веки. Когда водоворот мерцающих остроконечников достиг моей груди, меня впервые охватило желание сдаться. Мой крик, отозвавшийся эхом между колоннами амфитеатра, сменился жутким кудахтающим смехом Беллатрисы.

Страшная агония, которой мне прежде не доводилось испытывать, вытянула на поверхность моей памяти самые болезненные воспоминания — ноябрь 1956-го — год спустя после падения Ангреногена. Обвалившееся ветхое здание Министерства Магии, оскверненная пещера короля Иштвана, Аквинкум в облаке пыли, испепелённые дома, где всё вопило об упадке... Железные Перчатки у нас дома. Беготня по дубовой лестнице. Я пряталась в каморке под самой кровлей. Авада Кедавра. Отец. Мать. «Я позабочусь о тебе», — пообещала госпожа Катарина, прижимая к своей груди мои заплаканные щёки и грязные волосы. «Катарина Батори, как же я её боюсь», — думалось мне тогда.

Почему Беллатриса не добила меня Авадой? Вероятнее всего, она медлила, желая извлечь из моего поражения как можно больше удовольствия.

Помню, как мое плечо поразил сильнейший ожог, я отшатнулась назад, а моя палочка будто обрела свою собственную жизнь и начала забрасывать противницу взрывающими заклинаниями, на которые у меня ещё хватало пороху. На несколько минут его хватило. Визги и витиеватые взмахи палочкой смешались в дикую вереницу. Было ощущение тошнотворного провала в трясинную темноту.