Никта

На месте кафе «Максим» оказалась парикмахерская «Рояль». Катрин не могла даже придумать, что делать в такой ситуации, не то что воплотить план в жизнь. Имеет ли она право куда-то жаловаться? Скорее всего, их заведение было вычеркнуто из жизни города, и восстановлению не подлежало. Владелец мертв, единственная наследница на тот момент считалась недееспособной, и все дела как-то решились без ее участия. Может, первое время со счета Максима стабильно списывались денежки за аренду, потом счет опустел, и пришли разбираться люди в серых костюмчиках… разобрались и порешили: юрлицо закрыть, помещение с инвентарем — на продажу.

Надо подать какое-то прошение, так же нельзя, она же должна была хоть что-то унаследовать, как законная супруга… Но не было сил.

Французский март был жарким, плюс двадцать по цельсию и выше; такой температурой в Энске могло похвастаться разве что лето с конца июня и до середины августа. Но, ночью неумолимо похолодает, а значит, придется искать ночлег… да и перекус не помешал бы.

Катрин села на улице с протянутой рукой, подложив под зад газетку. Клянчить милостыню — какое унижение для человека с высшим образованием! Она знает два языка, кроме родного, и, бесспорно, умна… И как это поможет ей набить желудок прямо сейчас?

Она старалась не поднимать глаз, чтобы даже не пытаться угадать по брошенным в ее сторону взглядам, что думают о ней все эти люди вокруг. Катрин одолевало недоумение — как она могла плескаться в болоте депрессии несколько месяцев назад? Ее старые проблемы были ничтожны; теперь же она — бездомная беременная вдова с долгами, которой приходится побираться на парижских улицах.

Все равно лучше, чем дома с отцом.

Катрин поднялась на ноги и побрела к фургончику, из дверей которого тянулся умопомрачительный запах свежей выпечки. Поданной добрыми людьми мелочи хватало на булочку с изюмом и горячий чай.

— Знаете анекдот? — спросила Катрин у продавца, и тут же осеклась. Анекдот-то был про Чебурашку, француз не поймет, кто это такой.

— Ну?

— Приходит, э… Карлсон в магазин. Говорит: «Изюм есть?» — «Нету». — «А булки с изюмом есть?» — «Есть». — «Наковыряйте мне с полкило изюма!» Продавец наковырял, взвесил, подает. Карлсон спрашивает: «Изюм с косточками?» — «Да». — «Ой, мне такой не надо, заковыряйте обратно!» Ха-ха-ха-ха!

Продавец смотрел на нее без тени эмоций на лице. Видимо, французское «mettre» не смогло передать веселую мощь русского «заковыряйте».

— При чем тут Карлсон? — спросил он.

Действительно, а Чебурашка при чем? Он веселый и немного комичный своей лопоухостью, куда смешнее иностранного Карлсона, который выглядит добродушным весельчаком только в границах бывшего СССР.

— Да просто.

— Должно же это быть связано с сюжетом…

— Угу, если в первом акте на стене висит ружье, в третьем акте оно должно выстрелить, — проворчала помрачневшая Катрин и пошла прочь, голодно вгрызаясь в хлебную плоть своей покупки.

Просить подаяние во второй раз было уже не так стыдно. Что угодно будет менее стыдным, чем рассказать несмешной анекдот. Осмелев, Катрин смотрела уже не только в точку на асфальте перед собой, но еще на ноги прохожих, время от времени пытаясь угадать характер обладателя тех или иных ботинок. Дурацкое развлечение. Красные туфли — это только красные туфли.

— Катрин?

Она испуганно подняла голову. Кто эта женщина?

— А вы, оказывается, специалист широкого профиля, — язвительно протянула незнакомка. Легкий плащ «под зебру», красная шляпка в цвет туфель, острые черты лица… Да кто же она? — То в салонах людей обманывает, то в нищенку играет! Как загримировали-то, я даже не сразу вспомнила, где ее видела… Дамы и господа, не подавайте мошеннице! — крикнула она на всю улицу. Люди начали оборачиваться в их сторону.

Нет, все-таки есть вещи похуже несмешного анекдота.

— Ма, это кто? — нагнал незнакомку ее отпрыск.

— Это мошенница, ух как она меня однажды чуть на деньги не развела своими предсказаниями, которые, конечно же, не сбылись! А теперь она воздушный шарик под кофту засунула и в больших масштабах работает.

Отпрыск подпрыгнул и пнул Катрин, от неожиданности потерявшую дар речи, в живот. Она вскрикнула и повалилась на землю.

— Я думал, шарик лопнет! — взвизгнул ребенок, мать схватила его за руку и поспешила скрыться с места преступления. У Катрин потемнело в глазах от боли, живот пронзила настолько сильная резь, что она даже позабыла о пережитом унижении. Ей хотелось кричать и только кричать.

Мари

Макушка Мари еле виднелась поверх захламленного стола. Гора бумажек наполняла ее душу гордостью. Теперь она была секретарем Оникса, его правой рукой — единственной и незаменимой. Она вела учет его адептов, составляла перечень имен, адресов, родов их занятий. Мари не забывала отмечать, кто исправно ходит на собрания, а кто отлынивает. Ей нравилось представлять, как Оникс разбирается с этими лентяями, воздавая каждому за грехи, — не своими руками, конечно, а статуй, это же грязная работа.

На клавиатуре перед нею лежал рыжий кленовый лист, она выводила маркером на нем свое имя множество раз.