Никта

— У меня есть вариант еще интереснее.

— Какой же?

— Посмотреть, как ты будешь существовать расколотой на кусочки, — и Гидра разжала лапы, гулко ухая.

Немезида

Катрин

— Что вам снилось, Кати?

— Темное озеро, деревушка на берегу. Я на крыше сарая, оттуда хорошо видно воду… Она серо-голубая, такой не бывает наяву. Тихая и спокойная.

— Вы боитесь воды?

— Нет. Это был нейтральный сон. Не хороший и не плохой. Рядом с сараем — деревянная церковь, ее высокий купол устремляется в небо… Он пирамидальный, когда-то был выкрашен в синий цвет, но со временем краска облупилась.

— Что вы делаете в этом сне?

— Рисую пейзаж в большом альбоме… А4, на пружине.

— Рисуете церковь?

— Озеро.

— То есть, выбираете образ матери.

— Почему?

— Вода — пассивное женское начало. Образ утробы, матери. Церковь с устремившимся в небо куполом — фаллос, то есть отец.

Катрин рассмеялась.

— Нет, церковь — это церковь.

— Все гораздо глубже, чем вам может показаться, — многозначительно произнес доктор, поправив очки на носу кончиком шариковой ручки. — Сны, Кати, это не просто ночное кино, которое показывает вам мозг… Это отражение вашего подсознания. Вы рано потеряли мать и чувствовали большую потребность в ней, поэтому будете выбирать ее каждый раз. Это даже предсказуемо.

— Посмотрите, как красиво снег ложится, — сказала Катрин. Доктор обернулся к окну, чья широкая рама занимала большую часть стены за его спиной. Никакого снега не было и в помине; последний раз он шел месяца два назад, в январе, все это время температура стабильно держалась выше нуля по Цельсию. Да, утро, прохлада, но снег? Сегодня днем люди будут ходить по улице в футболках, как ходили и вчера.

— О чем вы?

— Я придумала этот сон точно так же, как снегопад за окном.

— Зачем вы солгали?

— Мне хотелось увидеть, как современный шаман растолковывает положение куриных потрохов на блюде. Услышать, как он притягивает тот факт, что птичьи почки легли поверх печенки, к уже известным ему сведениям о пациентке, и оттого выглядит очень мудрым и ученым.

Доктор скрестил руки на груди, по-учительски строго глядя на Катрин поверх очков.

— Зря вы! Я трачу на вас свое время, чтобы вам помочь, но как я могу это сделать, если вы сами мне противитесь?

Катрин повторила его позу.

— Не знаю, чем человеку в моем положении может помочь шаман в белом халате.

— Так вы не верите в науку?

— В химию, в физику — верю. А психиатрия — как гадание на таро. С одним только отличием — за всю историю нашей цивилизации карточным гадалкам никогда бы не доверили право колоть своим клиентам галоперидол… или что там вы используете.

— Гадалкам не так часто приходится сталкиваться со случаями, с которыми работаем мы. К ним обычно приходят здоровые люди… Хотя, конечно же, под вопросом, как здоровый человек может верить в такие вещи, как гадания, но это к делу не относится.

— Я тоже здорова.

— Кати, отрицанием делу не поможешь! Были бы вы здоровы, мы бы сейчас с вами не разговаривали.

— Нет, я абсолютно здорова, правда. Разве у меня есть аффекты, кататонии, все эти туповатые движения, какие бывают у психов?

Доктор открыл тонкую желтую папку, и принялся листать бумаги к началу.

— Напомните, как вы к нам попали?

— Я бросилась в реку. Меня спасли и отвезли в больницу. Потом меня перевезли из той больницы в вашу.

— Надо же! И никакая ожившая статуя не пыталась вас убить?

— Нет. Я это придумала. Вы же видите, я люблю придумывать разные штуки.

— Зачем?

— Не знаю, само получается. С детства люблю придумывать. Иногда не могу остановиться. Наверное, мне стоило стать писателем.

— Итак, вы пытались покончить с собой.

— Нет.

— Опять отрицаем?

— Если бы я хотела убить себя, я бы застрелилась или повесилась. Это надежно. А броситься в реку посреди многолюдного города… Сто шансов из ста, что тебя спасут.

— Тогда зачем?

— Хотела хоть какого-то внимания.

— От кого?

— Ну… от прекрасного принца, которым мог бы оказаться мой спаситель. Или внимания общественности, если бы принц оказался старым и страшным. А когда меня спасли, я испугалась, что впаяют штраф… и принялась сочинять на ходу, про живые статуи, про то, что одна из них несла меня по воздуху, сбросила вниз, да просчиталась и уронила прямо в Сену. И так я сочиняла, сочиняла, пока другой доктор, с пышными пшеничными усами, не записал в эту папку строчку «параноидная шизофрения». Простите дурочку… пожалуйста.

Доктор что-то записал на последнем листе. Катрин сощурилась, но никак не могла разобрать написанного: почерк был не ахти.

— Есть, что еще сказать?

— Да. Я удивлена, что никто не распознал мою ложь в первый же день… Нет, сразу понятно, что ничего этого не было и быть не могло… Но все решили, что я это серьезно — о статуях и о попытке убить меня. Потому я усомнилась в профессионализме здешних врачей. Пожалуйста, простите еще раз.

— Вы здесь уже четыре месяца. Все это время вы покорно переносили все процедуры и стояли на своем. А теперь вдруг утверждаете, что водили нас за нос. Где гарантия, что вы не лжете мне снова? Ведь я, «непрофессионал», не могу сообразить, правду мне сказали или нет.