Ни кола ни двора

"Если Т. — сидевший Симор Гласс, то я — Эстер Гринвуд. Отличная, если вдуматься, пара. Хоть фанфик пиши. А, кстати, вы знаете, что единственное, чего не может Бог — это сделать бывшее небывшим?".

Прилетело много комментов от девчонок, которые переживали, куда я пропала. Мой дневник был будто после ядерного апокалипсиса.

Я написала, что просветляюсь и иду по своему духовному пути, сводки с него напишу, когда сердце мое будет чистым и свободным, и когда человечество будет нуждаться во мне чуть меньше.

Зато я прокомментила все записи девчонки, которая работает в детском хосписе. В принципе, я разными словами написала ей одно и то же: спасибо, что делаете это. Может, оно того и не стоило, но так я почувствовала.

Пока Толика не было, я все время мечтала о нем. Интересно, размышляла я, когда мы все-таки займемся этим?

Даже думала засунуть в себя что-нибудь, ну, для того, чтобы понять, какие будут ощущения, чего мне ждать, однако не решилась. Может быть, мне просто нужна была вещь, над которой я не стала бы смеяться, а вибратора у меня не было. А скорее я даже струсила.

Теперь я не хотела спать целыми днями, наоборот, никак не могла найти себе места, сама ездила к Фиме и компании, увязалась с мамой посмотреть еще разок на выставку Светки (мама сказала, что о ней написали в двух газетах: Вишневогорской и студенческой).

Папа как-то сказал:

— Смотрю, энергии у тебя прибавилось.

Впервые на пробежке я почти его обогнала.

Во мне было будто бы слишком много крови. Даже не слишком — просто много, и она бурлила, кипела, подпрыгивала внутри пузырьками. Мне казалось, что если я упаду и раскрою, скажем, коленку, кровь моя будет такой горячей, что зашипит на полу.

Ни в чем я не могла остановиться, подолгу не засыпала, читала, а потом мастурбировала, а потом просто расхаживала по комнате.

И, когда Толик, наконец, появился, я кинулась обнимать его на глазах у родителей.

— Как я скучала!

Толик очень целомудренно отставил меня в сторону.

— Ну-ну, я тоже. Короче, все, я вроде договорился. Завтра за Любаней его с утреца повезем. Поедешь, в смысле?

— Поеду! — с готовностью ответила я. Папа сказал:

— Не на поезде же? В Че, я имею в виду.

— А?

— Тачку, говорю, возьми.

— А проблем не будет?

— Ты ж у нас решаешь проблемы, — сказал папа, пожав плечами.

Толик с папой глядели друг на друга и молчали. Толик почему-то выглядел очень польщенным.

— Да я давно не водил.

— Ну справишься же.

— А дочь тебе не угроблю?

— Уж я надеюсь.

— А он не угробит, Витя?

Папа сказал:

— Он же тебя не угробил.

Но, тем не менее, подумала я, кое-что другое с мамой Толик сделал. Интересно было, конечно, залезть родителям в головы и узнать, что они в самом деле думают о Толике.

Нам с ним так и не выпало шанса поцеловаться, папа почти сразу забрал Толика к себе в кабинет, и они долго разговаривали о чем-то и смеялись.

Я спросила маму:

— А папа любит Толика?

Мама сказала:

— С Толиком всегда было сложно. Но папа всегда был очень к нему привязан. Другое дело, что в Толике теперь все воспоминания о других папиных друзьях. Поэтому папа любит Толика, но любит он в нем не только самого Толика. Не знаю, понятно ли я объяснила?

Но мама объяснила очень понятно.

Среди ночи я проснулась от оглушительной мысли: завтра мы ведь едем в детдом. Мне даже подумалось, что я снова заболеваю, такой громогласной, почти температурно-яркой была эта мысль.

Я вскочила с кровати, открыла шкаф и принялась вытряхивать свои детские игрушки.

Я частенько отрывала куклам Барби головы, так что многие из них к две тысячи десятому году скорее готовы были отправиться в дом инвалидов, чем в детский дом.

Были у меня, однако, и многие другие вещи: пушистые стеклянноглазые котята, наборы Лего, железная дорога, мячики-прыгуны, прозрачные, светящиеся изнутри, с впаянными в них скорпионами и пауками. От засохших лизунов тоже пришлось отказаться, зато нашелся прыгающий заводной щеночек.

Целую ночь я отмывала все от пыли и грязи, подклеивала этикетки, если надо, причесывала уцелевшим куклам волосы, добавляла блесток там, где считала нужным, чтобы получилась магия.

Наконец, я собрала две большие сумки. Мне было немножко стыдно, что игрушки не новые, но я ведь постаралась сделать их красивыми. С другой стороны, лучше старые игрушки, чем никаких вообще?

Да я даже не особенно понимала, нужны ли они в детдоме, или спонсоров всегда находится достаточно?

Я надеялась, что нет, хотя это и очень циничные чаяния.

Наконец, я взглянула на куклу, которую подарил мне Толик. Я спала с ней и любила ее. И это был, в конце концов, Толиков подарок.

Но вдруг, необыкновенно отчетливо, я поняла, что могу с ней расстаться. И хочу отдать ее Любане.

В этом не было какого-то зашкаливающего самоотречения, я просто чувствовала, что это не сделает мне больно, и что Любаня обрадуется моей кукле больше, чем смогу когда-либо обрадоваться я. Потому что она ребенок, а я — нет.

Куклу я подвязала розовой ленточкой из-под какого-то набора косметики и тоже положила в сумку.

К тому моменту, как Толик пришел меня будить, я сидела на кровати уже готовая. Не спала ни минутки, и мне не надо было.