Ни кола ни двора

Он согнулся пополам от смеха, когда девушка зашипела:

— Я же говорила! — а парень принялся натягивать на нее трусы. Быстро, на пределе своих возможностей, ребята метнулись в душевую. Вскоре оттуда послышались вполне довольные стоны.

— Везет же людям, — сказала я.

— Везет, — согласился Толик.

Но, кроме этой забавной детали, мы застали кое-что еще, не менее непристойное. Я думаю, даже куда более непристойное.

В последнюю на этаже дверь Толик стукнул пару раз, без особой надежды, уже развернулся, чтобы уйти, как внезапно что-то дернуло его эту дверь толкнуть, и она поддалась легко и спокойно, словно никогда не была закрытой.

Эта божественная вдохновенность, почти волшебная интуиция меня в Толике всегда удивляла.

В маленькой комнате не было кроватей, только матрас и облезлый диван, который мы едва видели с нашего места у порога. Горел маленький рыбьеглазый телик, с помехами показывал какую-то юмористическую передачу. За столом сидели, наверное, муж и жена, или сожители, или вообще едва знакомые люди, я не знала.

На женщине были только трусы, застиранные и хлопковые, по-советски закрытые. На мужчине, впрочем, кроме семейников в клеточку тоже ничего не было. Женщина спала, улегшись на стол, мужчина смотрел в телевизор невидящим взглядом.

Все, в общем, было обычным: стандартные алкоголики, стандартная крохотная комнатушка, стандартные телик, бутылка водки, жалкая закуска, красный ковер, зеленый диван.

Нестандартным был запах. Я никогда ничего подобного не чувствовала, но чем пахнет — поняла сразу, благодаря какому-то первобытному чувству, далекому от разума. Такое же чувство, как этот запах, вызывают больные и безумные люди, так я подумала.

Запах не был очень уж сильным, но настолько тошнотворным, что его даже сложно описать, к горлу у меня подкатил ком. Мы с Толиком вошли в комнату и увидели, что на диване, укрытое занавеской, лежит тело.

Занавеска была серая, в синюю розу, тонкая, но непрозрачная, под ней выступали выпуклости тела, и было ясно, что лежит женщина, полная притом. Под занавеской выступало даже ее лицо, крупный нос, покатый лоб, выдающийся подбородок.

Меня затошнило, но что-то почти волшебное не дало мне отвести взгляд.

Я боялась и хотела уйти, но вместе с Толиком подошла к дивану. Меня трясло. Мужчина и женщина не обращали на нас никакого внимания, им не было странно, что мы пришли в их дом — она спала, а он, может быть, тоже спал, в каком-то смысле.

Когда Толик протянул руку к занавеске, я не выдержала и уткнулась носом ему в плечо, заплакала.

Толик отдернул занавеску, глянул на тело.

Я спросила:

— Как там?

— Ну, — сказал Толик. — Не очень хорошо.

Я только сильнее заплакала от отвращения, и Толик вытолкнул меня в коридор, забрал только мой новенький мобильный.

— Ща, — сказал он. Я видела, как Толик пытается привести в чувство мужика, как Толик роется под матрасом в поисках документов, даже мне было страшно на это смотреть, а хозяевам комнаты было как бы и вовсе все равно, что Толик у них хозяйничает.

Иногда я как бы против воли пошатывалась вперед, чтобы увидеть труп. Издалека — бабуля как бабуля.

Наконец, Толик позвонил куда-то и сказал, что мы подождем здесь, сходим пока, может, на первый этаж.

— А как же она? — спросила я.

— А что ей сделается?

И я ломанулась к лестнице. Я говорила:

— Зачем? Зачем тебе это, Толик? Они такие противные, зачем? Зачем ты им помогаешь?

Толик поймал меня за руку, прижал к себе и погладил по голове.

— Затем, что даже самое безобразное существо заслуживает помощи, — сказал он. — Это такой эгоизм типа. Я был очень безобразным существом. И я заслуживал помощи.

Мы долго стояли так на ступеньке, и я плакала, и била его по плечам, так слабо и почти любовно.

Пройтись по первому этажу мне почти хотелось. Я осознала, что вряд ли мы найдем еще один труп. И я сама бежала по коридору и стучала в дверь каждой комнаты, а Толик шел за мной с несвойственным ему, совершенно ангельским спокойствием. У последней двери я задержалась надолго и все колотилась в нее.

— Ну-ну, че ты, — сказал Толик. — Вдруг там робкая бабулечка.

Он меня нагнал, встал рядом и потерся носом о мой висок. В этот момент дверь распахнулась, и какая-то очень злая и полубезумная, судя по всему, грязноволосая бабуля вытряхнула на нас содержимое мусорного ведра.

Противно не было. Не после трупа.

Бабуля сказала:

— Мрази.

И дверь закрыла. Толик снял с моего плеча обертку из-под маргарина.

— Вот тебе и робкая бабулечка. Одуванчик божий.

Я сказала:

— Ты это видел?

— Путь смирения, — сказал Толик. — Не отрывать же ей теперь голову.

Думаю, предыдущий Толик с нынешним бы в этом не согласился, и потому они хотя бы казались разными.

Хлопнули дверью, затопали. Мы, грязные, вышли на лестницу и увидели синие куртки фельдшеров.

— Ты что, — сказала я. — Вызвал скорую?

— Ну да, — ответил Толик. — А то мало ли.

Глава 10. Что просить у Бога?