Ни кола ни двора

— Я Надьки Борисовой сын, — сказал Толик, не моргнув глазом.

Мужик посмотрел на нас пристально, и я подумала: сейчас будет драка, а их тут много, и что же мне тогда делать, звонить в полицию?

Но прочие мужики вообще не обратили на нас внимания, а собеседник только коротко кивнул.

— А, Надька! Ну, привет Надюхе.

Когда мы нырнули в очередной дьявольски темный коридор, я спросила:

— Кто такая Надька Борисова?

— Моя мать, — сказал Толик, пожав плечами. У меня родился и второй вопрос, с виду будто бы не совсем связанный с первым:

— А почему ты мне все это рассказываешь? Разве ты теперь не другой человек?

Толик глянул на меня, заулыбался.

— А нет никакого другого человека. Тот же я человек, просто чему-то новому учусь. Я стараюсь, но я тот же человек. Родился и умру одним и тем же человеком, как мы все.

На седьмом этаже нам открывали, в основном, бабульки, и все они требовали одного — разобраться с пенсиями. Толик давал каждой немного денег, и мы уходили, потому что бабульки не решались пускать нас в дом. Три из четырех почему-то решили, что мы от какого-то депутата.

— А почему столько бабулек? — спросила я.

— Наверное, это еще заводские.

На шестом этаже грохотала музыка, так, что отдавалось даже в черепушке, и казалось, будто пол под ногами ритмично подпрыгивает.

— Мы же не пойдем туда? — спросила я. — Ну, откуда музыка?

— Почему не пойдем? Может, им там нужна помощь.

Слава Богу, подумала я, до этой двери еще далеко.

Дверь первой комнаты так и не открылась, мы услышали хриплый, но неожиданно неопределимый в гендерном смысле голос.

— Вы из ЖЭКа?

— Нет, — сказала я.

— Тогда идите на хуй.

Толик пожал плечами, и мы пошли дальше.

Затем случилось то, чего я больше всего боялась, дверь во вторую комнату открылась, и мы увидели мужчину в тюремных наколках, с по-туберкулезному впалой грудью и жестким взглядом узких серых глаз.

Я подумала, что сейчас они с Толиком обнимутся и пойдут пить, будто лучшие друзья. Но Толик сказал (и голос его изменился, стал спокойнее, размереннее и монотоннее):

— Привет. Мы хотим сделать что-нибудь доброе, стараемся помогать людям, может, знаешь кого, или самому что-то нужно?

Мужчина некоторое время смотрел на нас, в первую очередь, конечно, на Толика, затем покачал головой и ответил, также очень вежливо:

— Хорошо, конечно, но мне ничего не надо.

И он закрыл дверь.

Пообщались они с Толиком прямо-таки интеллигентно. Когда мы отошли чуть подальше (на безмолвную тройку квартир), я спросила, что это было. Толик сказал:

— Ниче, просто мужик из своих, там манера общения другая немножко, потому что за любой базар отвечаешь. Ну, с матом, например, отношения сложные, и слова надо выверять тщательно. А теперь душой отдыхаю, епты.

Наконец, мы добрались до той самой комнаты, из которой неслись сатанинские завывания и басы нижнего мира. Толик долго стучал в дверь ногой, а я пыталась его оттащить.

— Да они не слышат просто!

Дверь все-таки распахнулась. На пороге стоял пошатывающийся бледный мальчуган в черной майке и черных джинсах, губа у него была проколота и кровила. Мы смотрели на него, он смотрел на нас.

Я сказала (так как он был, видимо, подростком, мне предстояло найти с ним общий язык).

— Привет.

Позади какие-то девочки и мальчики прыгали на кроватях, на столе стояли бутылки с газировкой, но я была уверена, что сладкая вода изрядно подразбавилась алкоголем. Пахло потом и перегаром.

— Вам тут помощь не нужна? Может, кто-то в сложной ситуации?

Мальчик продолжал смотреть на меня, потом выдавил из себя:

— Ты не Светка.

Да уж, подумала я, не Светка. А хотелось бы.

Мальчик захлопнул дверь, и мы снова остались ни с чем.

Между шестым и пятым этажом мне ужасно захотелось есть, так пятый этаж не запомнился мне ничем, кроме того, что я заглянула на кухню, где мешала суп женщина с синяками на плечах. У нее были почти русалочьи длинные волосы.

На четвертом этаже какой-то бухой или упоротый парень бегал по коридору и орал, и я спросила Толика:

— Подойдешь к нему?

И пожалела об этом, потому что Толик подошел, и они сильно подрались. Мне пришлось уводить Толика, так что ни единой комнаты на четвертом этаже мы не проинспектировали. Толик сплевывал кровь и смеялся, а я старалась вытереть ему губы и нос.

— Опух?

— Вроде нет, — сказала я. — Вот зачем тебе это было надо?

— Ну, тому парню явно помощь нужна.

— Психиатрическая.

На третьем этаже дети играли в "Чипсы-колу" (я сама никогда не играла, узнала о правилах из дайри одной девчонки) и бегали по тесному коридору, все время задевая нас. Бабушка одного из мальчиков выгнала нас, полагая, что мы решили украсть каких-нибудь детей и, кроме того, пригрозила вызвать милицию.

Когда мы спустились на второй этаж, то первым делом увидели обжимавшуюся у подоконника парочку, парень с девушкой целовались так страстно, будто хотели друг друга съесть, трусы болтались у девушки на щиколотках и угрожали соскользнуть вовсе, когда она пыталась закинуть на своего молодого человека ногу в страстном и чуточку самовлюбленном порыве.

— Эй! — крикнул Толик. — Смотрите не свалитесь! А то стекло выдавите!