Ни кола ни двора

Девочка сделала себе высокий хвост, сама, судя по его неаккуратности. Она не была красивым ребенком, глазастая, слишком худенькая замарашка с герпесом над верхней губкой. И в то же время просвечивало в ней что-то художественное, как в чахоточных детях на картине Перова.

— Спасибо, — сказала она. — Когда я стану богатой, я их куплю.

Девочка тащила за собой довольно большую для нее сумку, клетчатый баул, как у челноков, правда, заполненный всего наполовину, но для такой малышки наверняка все равно неподъемный.

Толик осторожненько снял меня с подоконника, потом наклонился к девочке.

— Привет, малыш, — сказал он. — Тебе, кстати, помощь не нужна? Ну хотя бы с твоим чемоданом?

— Это не чемодан, — сказала девочка. — А сумка на колесиках, просто я не нашла колесики. И помощь мне не нужна.

— Куда же ты идешь? — спросила я.

— Я иду становиться богатой, — ответила девочка без запинки, она потянула свою сумку дальше, по пыльной плитке.

— Подожди-подожди, — сказал Толик, встав у нее на пути. — А как тебя зовут.

— Любаня, — сказала она. Толик возвел взгляд к потолку, словно переглянувшись с Богом. Ну да. Любочкой ведь звали Толикову сестру, и она, вероятно, тоже была такой светленькой и глазастой.

— Любаня, — сказал Толик, сев перед ней на корточки. — А куда именно ты идешь становиться богатой, можно мне так поинтересоваться между делом?

— Можно, — разрешила Любаня. — Я иду к дедушке.

— А почему нельзя стать богатой здесь? — спросила я, отряхиваясь от подоконничной пыли.

— Потому что, — сказала она. — Мою бабушку забрали, и теперь у меня в целом мире ни одной родной души, кроме дедушки. Так говорила бабушка.

— Забрали? — спросила я. Мы с Толиком переглянулись.

— Да. Она четыре дня лежала, не двигаясь, а потом ее забрали дяди. Вас, — пальчик Любани уткнулся Толику в лоб. — Я, кстати, тоже там видела. Я пряталась.

— Да. Слушай, ну померла твоя бабушка.

Я шикнула на Толика, но Любаня покачала головой и спокойно ответила.

— Я знаю, что она умерла. Бабушка говорила мне, если она умрет, отправиться к дедушке.

— К ее мужу? — спросила я.

— Нет, — сказала Любаня. — К маминому папе. Он приличный человек. Бабушка говорит.

Мне вдруг стало невероятно стыдно, будто мы лишили Любаню чего-то самого дорогого. Не подумали о ней, даже не знали о ее существовании, и лишили ее бабушки.

Любаня не выглядела особенно обеспокоенной, как и все дети, она не совсем понимала природу потери. Ей только предстояло осознать, что бабушка действительно не вернется.

— Прости, — пробормотала я.

— За что? — спросила Любаня.

— Это мы были, ну типа вызвали ей труповозку, — пожал плечами Толик. — Ну, типа померла так померла, знаешь ли?

Любаня пожала плечами.

— Ладно. Вы прощены. Все равно бабушка была холодная, и я замерзала с ней спать, и она не любила меня больше.

Я вздрогнула, Толик засмеялся.

— Ну лады, Любаня, тогда позволь нам в качестве извинений проводить тебя до деда. Ты в курсах, где он живет?

Любаня отдернула красивое платьице и, опять же, совершенно по-взрослому полезла в карман пальто, мне даже показалось, что она сейчас достанет сигареты. Но Любаня достала паспорт.

Толик взял у нее книжечку, открыл, продемонстрировал мне. Фото на паспорте все-таки было узнаваемым — та самая женщина в одних трусах, красная и спящая на столе, только много моложе и одетая, но с теми же тяжелыми, набрякшими веками. Карпова Юлия Федоровна.

Толик пролистал паспорт до печати с пропиской, продемонстрировал ее Любане.

— Так как-то?

— Да, — сказала Любаня. — Только я не могу прочитать прописи.

Насколько же дети копируют взрослых, подумала я, и это иногда совершенно трагично выглядит.

Толик хлопнул себя по коленкам и сказал:

— Ну лады, мы тебя проводим. Есть листочек — переписать адрес? А паспорт лучше мамке твоей вернуть.

— Она мне не мама, — сказала Любаня. — Она — пьяная скотина.

Любаня снова отдернула платье, расстегнула сумку и вытащила оттуда сначала тетрадку с принцессой, а потом сточенный до размера мизинца синий карандаш.

— Давай я.

Я постаралась записать адрес дедушки Любани как можно более аккуратно. На самом деле почерк у меня был плохой, но мне хотелось как-то поучаствовать в Любаниной жизни.

У нас с Толиком не было никаких вопросов по поводу того, оставлять ли Любаню с родителями. В конце концов, они пили до отключки с мертвой бабушкой в комнате, для удобства, видимо, накрыв ее занавеской. Чтоб глаза не мозолила.

Почти любой дедушка лучше, чем такое.

— Видала? — прошептал мне Толик. — Вот ради чего мы здесь.

Да, подумала я, и правда. Все становилось таким очевидным. Будто маленькая жизнь, в конце которой понимаешь, зачем все это было.

Я застегнула на Любане пальтишко и сняла с себя шапку Толика, надела на нее.

— Там холодно, — сказала я. Толик подхватил Любанин баул.

— Только не украдите его, — сказала Любаня. Но что она могла бы нам сделать, если бы мы хотели украсть ее вещи? Что она вообще могла противопоставить хоть кому-нибудь, маленькое, хрупкое и безответное существо. Я обняла Любаню и поцеловала. Любаня уставилась на меня с подозрением и тут же проверила карманы.