Ни бог, ни царь и не герой

Мы простились с Арцыбушевым. У меня заныло сердце: кто знает, доведется ли нам встретиться еще — он стар, а я отправляюсь в далекий путь, где только и жди всяких неожиданностей… Но я постарался скрыть грусть и веселым, быть может, даже чересчур веселым голосом сказал:

— Доброго вам здоровья, «Дедушка», на долгие годы, хорошей работы. А главное — чтобы увидеть плоды своего труда, когда цепи рабства падут и мы с вами вместе придем к светлой свободе.

Дней через семь-восемь, в середине мая, я был в Либаве. Здесь мне впервые довелось увидеть море.

Оно поразило меня своей безбрежностью, громадой воды. В тот день море было относительно спокойным. А я думал, что ему полагается всегда бушевать, реветь, свирепо швырять гигантские волны. Не буду оригинальным, если скажу, что море произвело на меня впечатление какого-то колоссального живого существа. Прибой то откатывался далеко от берега, шипя и обнажая песчаное дно, то вновь наступал на берег, а мне казалось, что это дышит неведомое «оно», пока что спокойное, но грозное и таинственное.

Долго стоял я, не в силах оторвать взор от пленительной и величавой свинцово-голубоватой Балтики… С моря тянуло ровным свежим ветерком. Невдалеке виднелся торговый порт. Он так был забит всевозможными судами, от крохотных лодчонок до огромных океанских «купцов», что, казалось, под натиском волн корабли вот-вот начнут выдавливать друг друга из воды.

Я отправился к порту. Чем ближе, тем оглушительнее грохотали цепи лебедок, пыхтели краны, раздавались какие-то металлические удары.

Я медленно шел вдоль причалов, с изумлением наблюдая за работой сотен и сотен людей — грузчиков и матросов. С детских лет собственными руками зарабатывал я кусок хлеба и хорошо знал, что такое физический труд. Но такого неимоверно тяжкого труда мне никогда еще не приходилось видеть!

У первой колонки я умылся — лицо было черно от сажи, словно я только что слазил в дымоход, и почувствовал, что пора перекусить. Трактиров в порту было хоть отбавляй. Предприимчивые дельцы расставили их по берегу, словно огромные сети для улавливания портового люда.

Я завернул в первый попавшийся кабак. Лишь только распахнул дверь, как меня сразу же обдало смрадом от варева и оглушило пьяным ревом. А, наплевать! Я отыскал местечко и уселся за мокрый, заляпанный остатками еды столик. Ко мне мигом подскочил растрепанный, потный половой в грязной и засаленной белой рубашке.

— Чего изволите?

Я заказал сайку и два стакана чаю. Половой обдал меня презрительным взглядом: «Не много, мол, с тебя возьмешь, трезвенника», — и убежал. В трактире было полутемно от пара и табачного дыма, свет с улицы проникал через маленькие окошки с серыми от грязи стеклами. Приглядевшись, я стал, наконец, яснее различать в этом кабацком тумане человеческие фигуры и лица.

Вот мускулистые грузчики в отрепьях хлещут стаканами водку, вот пируют матросы, за одним столом с русских, за другим — с иностранных кораблей. Цыгане, по-видимому, из хора. Много женщин — на них стояла печать вполне определенной профессии…

Все эти люди пропивали здесь свои жалкие, потом и кровью заработанные гроши. Горе и радость, удачу и неудачу они привыкли нести сюда, в кабак.

Крики, гомон, песни, пьяная отвратительная ругань и водка, водка, водка… Балтийское море царской «монопольной» сивухи, одной из главных союзниц самодержавия в его борьбе против неизбежной революции.

Я быстро поел и постарался поскорее исчезнуть из этого притона. Было противно, да и опасно — я выглядел в кабаке белой вороной.

Двинулся к явочной квартире. С большим трудом отыскал нужную улицу и дом. Вошел в калитку. Во дворе немолодая простоволосая женщина развешивала на веревке мокрое белье.

— Здравствуйте.

— Здравствуй, милок, здравствуй, — продолжая свое дело, отвечала женщина.

— Скажите, пожалуйста, здесь живет Николай Герасимов? Он в порту работает.

Женщина сразу бросила развешивать рубахи и испуганным полушепотом, скороговоркой сказала:

— Что ты, что ты, родимый?! Он давно уж, поди, в Сибири. — Она подошла ко мне вплотную. — Здесь полгода назад столько народу заарестовали. Всех, пожалуй, и не запомнишь. Полгорода забрали, вот и Герасимова Кольку тоже. А кто он тебе?

— Односельчанин. Родители его просили узнать, что с ним стряслось. Писем-то от него все нет и нет.

— Вот так, касатик, и скажи: мол, ваш Николай неведомо где. А он парень был хороший, непьющий. Я белье ему всегда стирала…

— Ну, что ж, — как можно спокойнее проговорил я. — Так и передам. — И вышел со двора.

Вот это положение! Не зря предупреждал меня «Дед»! Один, без связей, почти без денег в незнакомом городе, — это похуже, чем в Оренбурге. Что делать? Для начала надо было найти хотя бы ночлег. Я пошел по улице. Ближе к окраине стал спрашивать попадавшихся навстречу рабочих и грузчиков. Последних сразу приметишь — почти у каждого из них на голову, словно капюшон, надет разрезанный мешок из прочной холстины, прикрывающий плечи и спину, а в руках остроконечный крючок с петлей, чтобы поддерживать на спине груз.