Ни бог, ни царь и не герой

— Верст десять, за поворотом! — донесся ответ.

Со всякими предосторожностями добрался до городка. Вокруг него вырублен лес, много дорог, по ним оживленное движение. Был какой-то праздник, и, видимо, ожидался большой базар. Это было мне куда как на руку — легче затеряться в толпе людей.

Мне удалось благополучно прийти на базар, избавиться от ставшей ненавистной тяжелой телогрейки, а главное — купить хлеба и масла. Довольный удачей, поскорее ушел из Верхоленска.

…В начале августа с большими трудностями и лишениями я добрел, наконец, до Манзурки. Здесь была большая колония ссыльных, среди них — руководитель иваново-вознесенских боевиков Михаил Васильевич Фрунзе. В Манзурке попадались в лапы полиции большинство из тех, кто пытался бежать, — здесь много жандармов и шпиков. Я сделал большую дугу, чтобы обойти подальше это проклятое место.

Последний, самый опасный, — степной участок пути. Здесь легче всего обратить на себя внимание, нарваться на охранников. И Степан и кочегар на пароходе советовали во что бы то ни стало пристроиться к ямщикам. Мне удалось договориться со старшим одного обоза: за шесть рублей он согласился довезти меня прямо до постоялого двора в Иркутске.

Всю жизнь я буду помнить 27 августа девятьсот тринадцатого года. В этот день я приехал в Иркутск и отыскал большевистскую явочную квартиру. Позади остались сто дней измотавшего меня пути, восемьсот с лишним верст ленской тайги.

Приняли меня так сердечно, так дружески, как принимали в те времена товарищи по борьбе. Дня через три иркутяне достали мне паспорт на имя одного ссыльного, которому разрешалось ездить по всей губернии, кроме нескольких городов — Иркутска, Черемхова, Нижнеудинска, Балаганска и некоторых других. Это был отличный, настоящий «вид на жительство». Хозяин его бежал за границу, а документ оставил в распоряжении Иркутского комитета большевиков. Тут же я выполнил обещание, данное Степану, — сжег его паспорт.

6 сентября я приехал в поселок Зима, где жили в ссылке мои старые товарищи по подполью и каторге: Борис Шехтер с семьей, Володя Густомесов, Николай Сукеник.

Какой радостью обернулась эта встреча! Появление мое оказалось, конечно, совершенной неожиданностью для друзей, и они поначалу даже немного растерялись: куда меня прятать. Они ведь не знали, что у меня в кармане великолепный документ!

Когда все разъяснилось, мне сказали:

— Ну, Петруська, здесь ты сможешь жить и работать без опаски. Только на всякий случай с нами не встречайся, пока не пропишешься.

Мне улыбалась удача: прописка прошла без сучка и задоринки. Я нашел комнату у одной старушки и сразу устроился работать маляром к подрядчику. Познакомился с другими рабочими-ссыльными. Оказалось, здесь был хороший хор. Я с наслаждением стал в нем петь.

Скоро мне удалось стать своим человеком в Зиме. Под прикрытием культурной работы мы стали вести агитацию среди местной интеллигенции и рабочих.

Но меня все сильнее тянуло в родные места, на Урал. Я знал, что буду там особенно нужен партии — все выше взмывала волна революционного движения. Для возвращения на Урал мне необходим был другой паспорт. Пришлось снова съездить в Иркутск, в большевистский комитет.

…В половине февраля 1914 года в Миньяре появился некто Скворцов, уроженец Самарской губернии. Его по дружески встретили миньярские большевики.

Я ЕДУ ЗА ГРАНИЦУ

Приехал я на Урал вовремя.

Жандармам не удалось в годы реакции выжечь на Урале «крамолу». Уральские большевики в условиях глубочайшего подполья и строжайшей конспирации сумели сохранить основные силы.

Во второй половине 1912 года была восстановлена Уфимская партийная организация. Самой сильной большевистской организацией на Южном Урале была миньярская. Здесь регулярно проводились партийные собрания, устраивались массовки, из-за границы приходила, нелегальная большевистская литература, на гектографе печатались листовки. Под руководством Миньярского комитета действовала большевистская группа и на моем родном Симском заводе.

Но нелегальных работников осталось мало, каждый был на счету, а революционное рабочее движение разливалось все более бурным потоком. Все чаще вспыхивали по Уралу стачки — то на заводе Гутмана в Уфе, то в Нязе-Петровском заводе, то на заводе Машарова, на писчебумажной фабрике в Новой Ляле, на кондитерских предприятиях в Кургане.

Широко распространялась легальная большевистская «Правда», ее влияние на рабочих было огромным. Ни в какое сравнение с ним не могла идти популярность ликвидаторского «Луча». По числу подписчиков на «Правду» Урал занимал одно из первых мест в России.