Ни бог, ни царь и не герой

Пригибаясь, я бросился бежать по грядам. Скользкая, пропитанная водой земля уходила из-под ног… Городовые уже появились позади двора, еще немного, и кольцо замкнется. Я прибавил ходу и услышал, как сзади кто-то тяжело сопит, хлюпая сапогами в вязкой почве. Черт! Куча барахла в руке мешала мне бежать. Я потерял равновесие и шлепнулся в жидкую грязь. В тот же миг на меня плюхнулся городовой. Я попытался стряхнуть его, вскочить, но подоспел второй, третий…

Схватить Алексея им так и не удалось. Браунинг его они тоже не нашли: видно, на бегу я обронил его в грязь на огороде.

И вот я в каталажке. Она помещалась в подвале участка. В первую минуту меня охватило острое отчаяние: «Как же теперь Миша?!»

Не успел я как следует осмотреться в полутемной камере, как распахнулась дверь и на пороге появилась фигура стражника с фонарем.

— Эй, ты! Выходи!

Когда я шел мимо него, он пнул меня сапогом:

— Быстрей! К их благородию!

«На допрос», — понял я.

Поднялись на второй этаж. Меня провели через прихожую, канцелярию и втолкнули в кабинет пристава. Сам «их благородие» важно восседал за столом. Перед ним лежал отобранный у меня паспорт.

— Н-ну-те-с, молодой человек… — сказал пристав и побарабанил короткими толстыми пальцами по зеленому сукну стола. Потом он вытащил тяжелый портсигар и закурил такую же толстую, как его пальцы, папиросу. — Так как же твоя фамилия?

— Чего изволите? — переспросил я.

— Прозвище как? Притворяешься?

— А, прозвище! Калмыков, — спокойно назвал я фамилию, обозначенную в паспорте.

Пристав заглянул в мой паспорт:

— Имя? Отчество?

— Яков Семенович, стало быть.

— Та-ак… Калмыков, Яков Семенов, «стало быть», — передразнил пристав. — И родом ты из… — он снова заглянул в паспорт. — И родом ты из Вятской губернии, конечно?

— Так точно, ваше благородие, Котельнического уезда.

— Ну, что ж, память у тебя хорошая. Долго зубрил?

— Не понимаю я, ваше благородие… Не ученый…

— Не понимаешь? Не ученый? Ты, что же, меня за дурака считаешь?! Сам ты дурак, братец! Ну-те-с, вот слушай, Мызгин, Иван Михайлович, по кличке «Волков», «Петруська» и прочая, и прочая. Прибыл ты сюда три дня назад из Уфы. Ты — член боевой организации. Говори, зачем приехал в Златоуст?

Что полиция располагает такими точными сведениями, было для меня неожиданностью. Они вновь возбуждали подозрение, что среди нас действует предатель.

Я молчал.

— Ну?!

— Ничего не знаю, что вы сказали, ваше благородие. Какой такой «ганизации»? Ничего не знаю.

— Не знаешь, значит?.. — зловеще сказал пристав и, встав из-за стола, подошел ко мне вплотную. — Сейчас узнаешь!

Трах! Я получил увесистый удар по скуле. Еще! Еще!..

— Н-ну, может, теперь знаешь?

Я молчал.

— А ну, — приказал пристав полицейским, — дайте ему как следует…

И на меня обрушился град ударов. Кулаками, рукоятками револьверов, ногами. Что-то тяжелое ударило в лоб, повыше правой брови, и я свалился на пол. Меня тут же подняли, встряхнули и усадили на стул.

— Ну, теперь скажешь, зачем приехал в Златоуст? Кто в Златоусте еще состоит в боевиках? А? Скажешь?

— Ничего я не знаю, ваше благородие, — продолжал твердить я, — ведать ничего не ведаю. Я — Калмыков, Яков Семенов.

Снова избиение… Допрос… Опять избиение…

— А ну, давайте его в каталажку, — приказал пристав.

Двое городовых подхватили меня, потащили из кабинета и швырнули в камеру. Избиение возобновилось с новой силой.

…Когда я очнулся, уже смеркалось. Я лежал ничком. Первым ощущением была какая-то тяжесть на голове. «Шапка, что ли? — подумалось. — Откуда она у меня?» С трудом поднял руку — голова вся была мокрая, шея и и грудь тоже. Я медленно перевернулся на спину и увидел, что надо мной стоит полицейский с ведром в руках. Он плеснул на меня еще воды и закричал:

— Не подох еще? Вставай!

Я с усилием приподнялся и сел, прислонившись к стене. Городовой вышел, даже не захлопнув дверь. Я посмотрел на свои руки. Они тоже были мокрые и в крови. С натугой пытался вспомнить, что же со мной было. Снова появился полицейский с ведром воды и тряпкой. Тряпку он бросил на мокрый пол.

— Ну, вставай! — снова приказал он. — Умойся. Сейчас пойдешь на допрос.

Попытался подняться на ноги — не смог: все тело болело.

— Не могу, — сказал я. — Пособи.

Городовой схватил меня под мышки, и подняв, поставил у стены.

Я вытер тряпкой лицо. Ощупал голову. Все темя вспухло. От холодной боды мне стало немного легче. Хотел сесть на нары, но полицейский грубо рванул меня за рукав и велел идти к двери.

И вот я снова во втором этаже перед своим палачом-приставом. Снова те же вопросы: «Сколько вас в Златоусте? Сколько в Уфе? Кто?»

— Не будешь отвечать, — повесят, — заявил мне пристав. — Тебя обвиняют в экспроприации. Если все расскажешь, сегодня выпустим, дадим денег, поможем добраться домой.

«Эх, — подумал я, — дурак ты, дурак!.. С рабочим-боевиком разговариваешь и купить его хочешь?!» Но я решил придерживаться прежней линии поведения и разыгрывать простачка, случайно попавшего под арест.