Нежданное богатство

— Золотой ты человкъ, Наумъ, — сказалъ онъ и потрепалъ его по плечу. — Коли живы останемся, никогда я этой службы твоей во все это тяжелое время не забуду.

Наумъ поклонился въ поясъ господину.

— Эхъ, сударь-батюшка Степанъ Егоровичъ, не велика моя служба, да кому-же мн служить, какъ не теб, ты нашъ кормилецъ. А ужъ чуетъ, чуетъ мое сердце, что вс бды да напасти отойдутъ отъ насъ и будетъ на нашей улиц праздникъ… не даромъ говорится: сердце вщунъ! Я своему сердцу врю и съ каждымъ-то днемъ мн спокойне и спокойне становится: не спроста это говорю: быть на нашей улиц празднику!..

Все такъ и сдлалось, по совту разумнаго Наума. Покричалъ, побурлилъ «Петръ едоровичъ», узнавъ, что вздернули безъ его приказа отца Матвя; но длать было нечего, да и не могъ-же онъ очень взыскивать со своихъ башкирцевъ да киргизовъ: раздражать ихъ, особливо теперь, передъ задуманнымъ походомъ на Симбирскъ, никакъ не приходилось. Оставалось искать попа. И для этого Фирсъ отрядилъ нсколько человкъ и разослалъ ихъ въ разныя стороны.

Однако прошло съ недлю, а попъ не являлся. Страстный женихъ долженъ былъ ограничиваться свиданьями съ невстой при постороннихъ, при Анн Ивановн и сестрахъ, отъ которыхъ Машенька не отходила. Фирсъ немного утшался тмъ, что, по крайней мр, прежняго страха онъ не видитъ въ невст, что съ каждымъ днемъ она становится спокойне, даже улыбается иной разъ, видимо привыкаетъ къ мысли о предстоящей свадьб.

Дйствительно, въ Машеньк была замтна большая перемна. Наумъ успокоилъ Степана Егоровича, а Степанъ Егоровичъ въ свою очередь успокоилъ домашнихъ, уговорилъ Машеньку, объяснилъ ей все, сказалъ, что отъ ея поступковъ зависитъ не только ея, но и всхъ ихъ спасеніе. И Машенька хорошо поняла это и выказала гораздо больше присутствія духа и сообразительности, чмъ даже можно было ожидать. А когда, наконецъ, притащили откуда-то священника, то она сыграла свою роль больной, какъ нельзя лучше. Фирсъ сначала совсмъ не поврилъ ея болзни, но, взглянувъ на нее, онъ не могъ не убдиться въ дйствительности ея страданій.

— Эхъ ты, горе какое! — говорилъ онъ:- времени-то сколько ушло. Авось болзнь не Богъ всть какая, денька три-четыре, и поправится Машенька, да со свадьбой теперь поневол подождать надо, посл завтра въ походъ выступаемъ, такого удобнаго времени никакъ упустить невозможно. Ну, длать нечего, потерплю недльку другую и ужъ привезу-же я моей государын-невст подарочекъ, поклонюсь я ей городомъ Симбирскомъ.

XII

Всть о выступленіи Фирса въ походъ была принята у Кильдевыхъ съ несказанной радостью, только конечно вс тщательно скрывали эту радость отъ разбойника. А Машенька, все еще окутанная, обвязанная и лежавшая въ постели, такъ даже съ радости особенно ласково съ нимъ попрощалась, позволила поцловать себя и пожелала ему добраго пути.

— Только чуръ, когда вернусь, чтобы ужъ никакихъ отговорокъ не было, — сказалъ Фирсъ:- свадьбу ни на одинъ день нельзя будетъ больше откладывать.

Лихая тройка уже позвякивала бубенчиками, вся шайка была въ сбор, вс нужныя распоряженія сдланы. Фирсъ встрепенулся.

— Прощайте, прощайте… Пора! Прощай, Степушка…

И вдругъ онъ запнулся и даже какъ-будто вздрогнулъ.

— Ну, а коли неладное что со мною случится, коли не вернусь… не поминайте лихомъ!

Онъ еще разъ взглянулъ на Машеньку, улыбнулся ей и быстро вышелъ. Въ немъ заговорила другая страсть, которая увлекала его теперь въ самое рискованное предпріятіе. Онъ чувствовалъ, какъ каждая жилка въ немъ заиграла. Впередъ, впередъ съ безшабашными удальцами — нагрянуть на богатый городъ, расхитить все, захлебнуться, охмлть въ горячей схватк съ непріятелями, заставить всхъ разбжаться или склониться передъ собою и потшить свою волю, исполнить всякое безумство, какое только придетъ въ охмлвшую голову. А что будетъ дальше — о томъ нтъ и мысли. Пусть будетъ, что будетъ.

И лихая тройка вынесла его на мягкую, пыльную дорогу. За нимъ неслась разношерстная конница, изъ лсу приставали къ нему поджидавшія его тамъ сотни, а впереди, по дорог къ Симбирску, въ каждомъ сел, черезъ которое будетъ прозжать онъ, его грозное воинство станетъ пополняться еще десятками и сотнями новаго люду, точно такъ-же, какъ и онъ, жаждущаго похмлья и крови, добычи и дикой воли…

Ухалъ Фирсъ, и снова оживилась Кильдевка. Поднялась съ постели Машенька, сбросила повязки съ головы и оказалась здоровою. Наумъ торжествовалъ — хитрость, имъ придуманная, удалась какъ нельзя лучше, да, видно, и Господь Богъ смилостивился.

— Такъ-то такъ, — говорилъ Степанъ Егоровичъ:- только дальше-то что будетъ? не впервой, вдь, узжаетъ и опять возвращается. Пройдетъ недля-другая — вернется, тогда отъ него ужъ не отвертишься.