Нежданное богатство

Онъ пристально, пристально взглянулъ на Машеньку, такъ что она вся раскраснлась подъ его взглядомъ и не знала, куда дваться. Ужъ не въ первый разъ такъ глядитъ онъ на нее и ей неловко, ей страшно, а теперь, посл всхъ ужасовъ съ дочерьми отца Матвя, она сама не своя, жмется къ матери. Но Фирсъ повидимому не обратилъ никакого вниманія на ея смущеніе и продолжалъ, разговаривая со Степаномъ Егоровичемъ, время отъ времени на нее поглядывать. Посл ужина, за которымъ Фирсъ выпилъ изрядно вина и окончательно развеселился, разсказывая подвиги своей шайки, вс разошлись спать. Фирсъ затворился въ своей комнат, а Машенька, думая, что она въ безопасности отъ его страшныхъ взглядовъ, вышла на крылечко немного подышать воздухомъ. Но не успла она полюбоваться на темное звздное небо, съ котораго то и дло отрывались и скатывались падучія звзды, какъ вдругъ почувствовала возл себя чье-то дыханіе. Она обернулась. Въ полусумрак передъ нею обрисовалась фигура Фирса. Она хотла крикнуть, но будто онмла, будто окаменла отъ страха и стояла неподвижно, какъ несчастный зврекъ, заколдованный присутствіемъ страшнаго, громаднаго врага, приготовляющагося проглотить его.

— Это ты, Машенька? — у самаго уха ея раздался голосъ Фирса.

Она не отвчала.

— Ну, и хорошо, голубушка, — продолжалъ онъ:- что мы еще встртились нынче, а то я совсмъ запамятовалъ, вдь, у меня въ карман подарочекъ теб припасенъ, миленькая ты моя! На вотъ, возьми, жемчугъ это, ожерельеце… славный жемчугъ, крупныя такія зерна, одно къ одному…

Машенька дрожала всмъ тломъ, но не шевелилась, будто приросла къ мсту. А онъ продолжалъ.

— Да постой-ка, я самъ на твою шейку его надну.

Своей крпкой, будто желзной рукой онъ охватилъ ея станъ. Она почувствовала прикосновеніе чего-то будто холоднаго къ своей ше. Ей подумалось, что это ножъ, либо топоръ, что вотъ сейчасъ онъ зарубитъ ее. У нея начинала голова кружиться, въ глазахъ ходили какіе-то красные круги, но не было силъ вырваться, убжать. Онъ крпко, крпко ее обнялъ, прижалъ къ своей груди и сталъ осыпать горячими поцлуями ея помертввшее, похолодвшее лицо. Тутъ только она слабо вскрикнула и стала отъ него отбиваться.

— Пусти, пусти! — отчаянно прошептала она и зарыдала.

Онъ нсколько изумился и выпустилъ ее.

— Ахъ, Машенька! Да какая-же ты еще дурочка! — проговорилъ онъ и пошатываясь прошелъ въ свою комнату.

А она съ громкими рыданіями кинулась къ матери и сестрамъ.

Фирсъ растянулся на постели, хмель еще не совсмъ разобралъ его, встрча съ Машенькой прогнала его сонливость. Онъ лежалъ и мечталъ:

«Чортъ возьми! Славная двка, давно такая не подвертывалась».

Машенька съ перваго дня его появленія въ Кильдевк произвела на него сильное впечатлніе, и если онъ до сихъ поръ сдерживался, то единственно потому, что она была дочерью Степана Егоровича и что отнестись къ ней такъ, какъ онъ всегда относился къ встрчавшимся ему женщинамъ, ему все-же было неловко. Но чмъ онъ больше себя сдерживалъ, тмъ, естественно, Машенька казалась ему привлекательне. Въ эти послднія дв недли, несмотря на все буйство и развратъ, которому онъ предавался, онъ то и дло вспоминалъ о ней. Онъ привезъ ей прекрасный жемчугъ, добытый при разгром богатаго помстья въ укладк старой боярыни, онъ разсчитывалъ на дйствіе этого жемчуга; но теперь, несмотря на свое опьянніе, не могъ не замтить, что внушаетъ Машеньк большой страхъ.

«Э-эхъ, дурочка!» самъ себ улыбаясь, прошепталъ онъ. «Ну, да перестанетъ бояться, и ужъ какъ тамъ ни на есть, а завтра же это дло надо будетъ кончить, ужъ я ее не выпущу…»

И съ этимъ ршеніемъ онъ захраплъ.

X

Кильдевы проснулись рано на слдующее утро, да и всю ночь имъ плохо спалось. Разсказъ перепуганной Машеньки произвелъ на всхъ ужасное впечатлніе. Какъ теперь быть? Что длать? Первою мыслью было спрятать Машеньку, удалить куда-нибудь изъ дому; но тутъ-же сейчасъ вс и поняли, что это немыслимо.

— Но не отдавать-же ее на погибель?! — ломая руки и плача, повторяла Анна Ивановна.

— Авось я какъ-нибудь удержу его, авось въ немъ хоть настолько совсти осталось! — мрачно говорилъ Степанъ Егоровичъ. — А ты, жена, ни на шагъ не отпускай ее отъ себя.

Только что Фирсъ проснулся, какъ Степанъ Егоровичъ уже былъ передъ нимъ и держалъ въ рук жемчужное ожерелье. Фирсъ изумленно взглянулъ на мрачное лицо стараго пріятеля, потомъ перевелъ, взглядъ на жемчугъ и усмхнулся.

— Это ты что-же, Степушка, никакъ мой подарокъ назадъ мн тащишь? этакъ-то, вдь, не годится… этакъ мн въ обиду будетъ. Я для твой доченьки самъ его выбралъ, хотлъ побаловать… съ чего-же это ты?..

— Моя дочь не привыкла къ такимъ подаркамъ, — отвтилъ Степанъ Егоровичъ и горькая тоска изобразилась на лиц его. — Ты знаешь, мы бдные люди… были бы сыты и за то благодарны Богу… Моимъ дочерямъ не носить жемчуговъ, мы съ женой въ страх Божіемъ, да въ чистот ихъ выростили, такъ грхъ теб такъ порочить моего ребенка…

— Да разв я что-нибудь… разв я… — перебилъ его Фирсъ.