— И это твое послднее слово? Такъ-таки и не подешь?
— Не поду, хоть сейчасъ-же на вислицу тащи, не поду!..
— Зачмъ на вислицу, а что стараго друга потшить не хочешь, это неладно. Ну, да что съ тобой длать, коли нтъ — такъ нтъ!
Видимо раздраженный, Фирсъ вышелъ изъ комнатки, на весь домъ гаркнулъ, чтобы ему запрягали его коляску, и скоро ухалъ, не простившись съ хозяиномъ.
Вс въ дом вздохнули свободно, барышни сняли съ себя дареные наряды, надли свои старенькія платьица и вышли на крылечко, дти разсыпались по огороду. Степанъ Егоровичъ тоже вышелъ изъ дому и пошелъ отыскивать своего Наума, безъ котораго не могъ теперь прожить часу. А Наумъ и самъ идетъ къ нему навстрчу.
— Улетли вороны! — въ одинъ голосъ сказали другъ другу и господинъ и приказчикъ.
Степанъ Егоровичъ, конечно, сейчасъ-же повдалъ Науму о своемъ разговор съ Фирсомъ. Наумъ нсколько заинтересовался.
— Ну, и что-же онъ, не неволилъ?
— Нтъ, только непонутру это ему было.
— Вотъ это ладно, сударь, что съ нимъ не похалъ — это не слдъ, да нон и опасно. А я къ твоей милости шелъ — хошь диковинку покажу? Тутъ недалече — пойдемъ-ка!
— Что такое?
— А вотъ самъ увидишь, потерпи малость.
Степанъ Егоровичъ послдовалъ за Наумомъ. Они вышли со двора и направились въ маленькую рощу, которая доходила до самой церкви. Наумъ велъ Степана Егоровича по тропинк, нсколько разъ останавливался, прислушиваясь; но ничего не было слышно, тишина окрестъ стояла невозмутимая. Тропинка заворачивала и выходила въ поле, а на самомъ ея поворот стоялъ старый дубъ. Наумъ вдругъ остановился и указалъ на этотъ дубъ рукою.
— Глянька-съ! — сказалъ онъ.
Степанъ Егоровичъ глянулъ, да такъ и обмеръ: на дуб, на толстомъ суку виситъ человкъ. Онъ сдлалъ нсколько шаговъ, вглядлся и крикнулъ:
— Господи! да это отецъ Матвй… это его они, разбойники, повсили… и не шелохнется… померъ!..
Ужасъ охватилъ Степана Егоровича при этомъ, никогда еще не виданномъ имъ, зрлищ. Онъ перекрестился и стоялъ не шевелясь, невольно глазъ не отрывая отъ страшнаго дерева.
— Да когда-же это было? Неужто Фирсъ?!
— А на зар еще, — отвчалъ Наумъ:- и Фирсъ, надо сказать, тутъ непричемъ, а это башкирцы да татарва проклятая. Много, вдь, у него этихъ нехристей въ шайк — и страсть они поповъ не любятъ. Какъ тамъ отецъ Матвй ни увивался передъ ними, какъ ни ублажалъ ихъ — не могъ потрафить. Домишко-то его они начисто ограбили. Еще намедни на деревн слышалъ я, галдли промежъ собой: «доберемся до попа, вздернемъ». Ну, вотъ и вздернули… Подобрались они это ночью, выволокли его, сердечнаго, никто и не слыхалъ; а дочекъ, поповенъ-то, обихъ связали, платки въ ротъ, чтобы въ усадьбу крику не слышно было, да на деревню. Он и посейчасъ тамъ воютъ — ажно смотрть жалко… и ужъ надругались-же надъ ними разбойники, охъ, горькаго сраму!..
Наумъ замолчалъ. Молчалъ и Степанъ Егоровичъ, опустивъ голову и чувствуя, какъ на глаза набгаютъ слезы.
«Вотъ и отецъ Матвй, — думалось ему:- съ крестомъ да хоругвями встртилъ „Петра едоровича“ и только грхъ взялъ на душу, а не избгъ погибели, а двочки, чмъ-же он-то виноваты? Старшая вонъ и невстой ужъ была».
— Ну, что-же теперь, Наумъ? — очнувшись сказалъ онъ:- вдь, благо нту разбойниковъ, отца то Матвя съ честью похоронить надо бы!
— Затмъ и привелъ тебя, сударь. Какъ теперь прикажешь?
Степанъ Егоровичъ съ тяжелымъ чувствомъ распорядился похоронами, а самъ поспшилъ на деревню, чтобы поскоре увести несчастныхъ поповенъ къ себ и сдать ихъ на попеченіе Анны Ивановны и дочекъ. На бдныхъ двушекъ безъ тоски глядть было невозможно. Он ужъ знали объ участи, постигшей отца ихъ, но отца он не особенно горячо любили, у нихъ было другое, боле тяжкое горе: ихъ юность была поругана самымъ жестокимъ, самымъ отвратительнымъ образомъ.
Весь этотъ день въ кильдевскомъ домик слышались стоны и рыданія.
IX
Фирсъ на этотъ разъ пробылъ въ отлучк дв недли и вернулся окруженный своей ватагой, съ шумомъ и гамомъ, на лихой тройк, изукрашенной лентами и бубенчиками. Онъ былъ уже полупьянъ, очень веселъ, и очевидно совсмъ позабылъ размолвку, происшедшую между нимъ и Степаномъ Егоровичемъ передъ отъздомъ. Онъ шумно съ нимъ расцловался, объявилъ Анн Ивановн и домочадцамъ, что все это время скучалъ по нимъ и теперь радъ отдохнуть въ тишин и съ милыми людьми.
— А вы, ребятки, что смотрите? — обратился онъ къ дтямъ:- думаете, съ пустыми я руками? — Анъ нтъ, всмъ гостинцевъ навезъ, никого не забылъ. Теперь вотъ поздно, поужинать да и спать пора, а подождите, завтра утромъ увидите…