Нежданное богатство

Онъ и всегда-то былъ почти за-панибрата съ своимъ невзыскательнымъ, не мене его самого работавшимъ всякую не барскую работу господиномъ, а ужъ теперь они окончательно позабыли разницу своего положенія. Господинъ и крпостной слуга были друзьями, да еще слуга имлъ очевидно перевсъ надъ господиномъ, имлъ на него вліяніе, ободрялъ его и успокоивалъ. Не будь Наума, Степанъ Егоровичъ, конечно, несравненно больше мучился бы душою; да, пожалуй, съ этихъ мученій ршился бы на какой-нибудь шагъ необдуманный, въ которомъ потомъ пришлось бы горько раскаяваться. И не на одного Степана Егоровича дйствовалъ Наумъ успокоивающимъ образомъ, ободрялъ онъ и Анну Ивановну, и молодыхъ барышенъ, и малыхъ дтокъ.

Анна Ивановна очень измнилась за это послднее время, какъ-то вдругъ осунулась и состарлась. Тяжелые дни Пугачевщины, а главнымъ образомъ шутка Фирски, не прошли ей даромъ; роль хозяйки разбойничьяго гнзда была ей тяжела; она не могла не дрожать денно и нощно за молоденькихъ дочерей своихъ. Степанъ Егоровичъ не въ силахъ былъ успокоить ее, потому что раздлялъ ея страхи, а Наумъ успокаивалъ, онъ отвлекалъ ея мысли отъ всего мрачнаго, толковалъ о скоромъ избавленіи отъ всей этой оравы.

— Вотъ постой, матушка барыня, — убжденнымъ тономъ повторялъ онъ:- схлынетъ эта негодница, и заживемъ мы какъ у Христа за пазухой, а пока пускай себ у насъ напиваются да нажираются, вари имъ щей, наливай имъ водку, пеки блины да пироги, жарь поросятъ да телятъ, благо всего этого добра у насъ теперь вдоволь.

Добра было, дйствительно, вдоволь: возвращаясь со своихъ набговъ, Фирсъ волочилъ за собою въ Кильдевку всякую провизію и сдавалъ все это на руки Анн Ивановн. Старой стряпух Кильдевской, да и самой Анн Ивановн съ дочками, была въ кухн теперь большая работа.

Вообще благосостояніе усадьбы росло съ каждымъ днемъ. Фирсъ, конечно, сразу замтилъ бдность своего стараго друга, замтилъ, что многочисленныя дтки его, и въ томъ числ хорошенькая Машенька, были очень плохо одты и обуты. Посл первой-же отлучки своей изъ Кильдевки, онъ навезъ всему семейству разныхъ нарядовъ и требовалъ, чтобы дти и двицы тотчасъ-же нарядились въ обновки. Младшія дти, уже переставшія бояться Фирса, обрадовались несказанно; но старшія дочки Степана Егоровича, какъ и онъ самъ съ женою, Богъ знаетъ сколько дали бы, чтобы избавиться отъ любезностей и подарковъ своего безцеремоннаго гостя. Вс они хорошо знали, до какой степени возмутительны эти подарки и до какой степени они страшны: вдь, вс эти наряды награблены по богатымъ барскимъ усадьбамъ, эти наряды принадлежали несчастнымъ жертвамъ разбойниковъ. Но съ Фирской толковать нечего, онъ требуетъ, и его требованіе должно быть исполнено. Кильдевскія барышни-босоножки разрядились франтихами, а сами дрожали — имъ казалось, что на платьяхъ ихъ кровь.

VIII

И такъ, Степанъ Егоровичъ и по собственному пониманію, и по совтамъ Наума, положилъ всячески ублажать своего страшнаго друга и ни въ чемъ ему не перечить. Но было, однако, обстоятельство, гд онъ ршился пойти наперекоръ Фирсу.

Проживъ около недли въ Кильдевк посл послдняго набга, Фирсъ какъ-то получилъ благопріятное извстіе и ршился снова «выступить въ походъ», какъ онъ выражался. Онъ сдлалъ смотръ своимъ главнымъ силамъ, расположеннымъ по избамъ въ деревн (въ дом Кильдева жилъ только самъ онъ со своимъ деньщикомъ, очень глупымъ, но необыкновенно сильнымъ малымъ изъ башкирцевъ, да въ людскихъ и на двор, въ одномъ изъ новопостроенныхъ сараевъ, помщалось десятка полтора его людей; старый подъячій, «полковникъ», помщался на деревн, въ изб Наума, гд онъ ужъ завелъ для себя извстнаго рода комфортъ). Вернувшись со смотра, Фирсъ вдругъ объявилъ Степану Егоровичу:

— А вотъ, что я надумалъ — подемъ-ка, братецъ, съ нами, что ты все тутъ киснешь, мы съ тобой славно попируемъ… Знаешь, чай, село Кирсаново, вдь, это всего верстъ тридцать отсюда. Сидитъ тамъ старый воронъ въ своихъ каменныхъ палатахъ, добра, баютъ люди, видимо невидимо, ну такъ этого стараго ворона мы спихнемъ и знатно попируемъ… демъ, братъ, демъ тутъ и толковать нечего…

Степанъ Егоровичъ поблднлъ, но все-же твердымъ голосомъ отвчалъ Фирсу:

— Никуда я съ тобой не поду.

Фирсъ поморщился и какъ-то криво усмхнулся.

— Зачмъ такъ? — проговорилъ онъ.

— А затмъ, что не подобаетъ мн съ тобой здить… Я теб не указчикъ и не судья — Богъ теб судьей будетъ, передъ нимъ ты и отвтишь. Я вотъ смерти отъ тебя себ и своимъ ожидалъ, ты насъ въ живыхъ оставилъ, зла намъ не сдлалъ, ну, и спасибо теб великое… Полюбилась теб Кильдевка — и живи въ ней, длай, что знаешь. А душу мою не трожь… оставь: въ твоей власти убить меня, это такъ… кликни, коли хочешь, башкирца своего, прикажи ему связать меня по рукамъ и по ногамъ и тащи меня куда знаешь, а доброй волей никуда я съ тобой не поду.

Степанъ Егоровичъ замолчалъ, тяжело переводя дыха. ніе и быстро шагая по маленькой комнатк, своей прежней рабочей комнатк, теперь превращенной въ обиталище «Петра едоровича», устланной и обвшанной дорогими коврами, наполненной всякимъ оружіемъ и вещами.