Невыдуманные рассказы

Приближалась очередная годовщина Великого Октября. У художников началась горячая пора. Срочно писали лозунги и разрисовывали транспаранты для оформления праздничной колонны и фасадов заводских зданий. Трудились с утра до позднего вечера, поддерживая таявшие силы слегка разведённым техническим спиртом. Весело работали, в общем!

«Эстетики» чувствовали себя вольготно, но всё же чуток побаивались: по территории завода, проникая во все углы и по-собачьи обнюхивая воздух, рыскал инспектор по внутреннему режиму и трудовой дисциплине Антанас Булька.

Булька в молодости мечтал о сане ксендза, но не прошёл по конкурсу в духовную семинарию, а возможно, была какая-то другая причина, но священником он так и не стал. Невысокого роста, узкий в плечах, черноволосый, с крупным длинным носом, тёмными маленькими выпуклыми глазками и ярко-фиолетовыми губами, Антанас Булька смахивал на большую крысу. Был у него особый нюх на любителей клюкнуть.

В самый неожиданный момент инспектор, как призрак, вдруг явился в эстетическое бюро. Сразу уловил запах спиртного и радостно стал потирать руки. Он подходил к каждому художнику, принюхивался и буравил подозреваемых своим крысиным взглядом. Интересовался, скоро ли будет готов стенд «Они позорят наш коллектив». Ермолай, который еле держался на ногах и как раз в этот момент приклеивал на вышеозначенный стенд очередную фотографию заводского алкаша, заплетающимся языком заверил «товарища Антанаса», что стенд уже почти готов и нет причин для беспокойства. Пупкин, увидев Бульку, попытался чисто мимически заверить инспектора в том, что, дескать, «полный орднунг», для чего хищно осклабился, сложил свои короткие волосатые пальчики в виде какой-то хитрой фигуры, напоминающей детскую «козу» и принялся обнимать несостоявшегося ксендза.

Внезапно из дальнего угла, где стояли стеллажи, послышался отчётливый и басовитый храп. Булька мгновенно сделал стойку и ринулся на звук, разгрёб хлам, закрывающий нижнюю полку стеллажа, и обнаружил торчащие ноги отдыхавшего на тайной лежанке мертвецки пьяного Йонаса – инженера из отдела НОТиУ, которого все запросто называли на русский манер Ванькой. Булька несколько раз дёрнул Йонаса за безжизненную костлявую щиколотку, но сообразив, что будить инженера-Ваньку – занятие бесперспективное, с отвращением отбросил ногу пьяницы и обтёр об себя руки. Сильвестру, как начальнику бюро, пришлось спасать подчинённых и честь коллектива – дело могло обернуться крупным скандалом. Он отвёл инспектора в сторону и клятвенно, словно святой Себастьян, сложив руки, долго униженно каялся перед ним. Булька, внимая покаянным речам «Себастьяна», сокрушённо качал головой и горестно сжимал фиолетовые губы.

Димка в это время нетвёрдой хмельной рукой выводил лозунг: «Партия – ум, честь и совесть на…» Ему вдруг почудилось, что Булькин тёмный костюм исчез, на голове у него засияла золотая тиара, а тело облачилось в белоснежную папскую ризу. Пытаясь избавиться от наваждения, Димка замотал головой и решил дописать текст лозунга – «шей», но тут обнаружил, что вместо «ум» он написал «му». Однако исправить ничего уже не успел. Перед глазами его поплыли разноцветные круги. Где-то загудели колокола. И голос с небес провозгласил: «In nomine Partia, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen»…

ГРИШКА-АРТИЛЛЕРИСТ

Григорий Семёнович Пупукин – личность легендарная и во многих смыслах особенная. Маленького роста, с мелкими ручками и ножками, Григорий Семёнович при этом обладал громким командным басом. Ничего удивительного в этом не было, потому что во время Великой Отечественной войны он командовал артиллерийской батареей и был ветераном войны. Его так и называли Гришка-артиллерист. Был он чрезвычайно волосат. Волосы торчали отовсюду: из ушей, из носа, густо колосились на голове, и как бы часто он ни брился, щёки и подбородок сохраняли серость и были как будто немытыми. Чем-то он напоминал обезьянку, если бы не его вечный галстук и серый костюм, постоянно запорошенный сигаретным пеплом. Сигареты Григорий Семёнович курил только с мундштуком. У него их была целая коллекция, но особенно любимым был мундштук из бивня моржа с выточенной на нём скульптурой куницы или хорька. Ко всему прочему он хромал на одну ногу.

Получая очередное задание от Сильвестра (начальника бюро художников), он обычно сильно возмущался, как будто это он начальник, а не Сильвестр, начинал кипятиться, приводить доводы в пользу того, почему это задание ни в коем случае не может быть выполнено и, подводя неутешительный итог, с возмущением произносил:

– Сильвестр, понял – нет, так, ё… твою мать, это же не работа, а гамарой!

Но потом остывал, с полчаса донимал Сильвестра выяснением деталей, долго ходил по мастерской, протирал очки, курил и через час, самое позднее через два, садился-таки за работу.