Нестандарт. Забытые эксперименты в советской культуре

для меня нынешний бум вокруг имен, ранее подвергавшихся публичному остракизму, несет в себе привкус откровенной спекуляции. В лучшем случае он служит лишь подтверждением вечной истины, что нет пророка в отечестве своем, поскольку реабилитация касается главным образом тех творческих фигур и художественных ценностей, которые давно уже признаны «там». Казалось бы, теперь, в пору гласности и снятия жесткого контроля со стороны государственной цензуры, открывается возможность свободного саморазвития творческой личности, когда главным критерием признания становится художественная ценность произведений искусства. Ан нет, в наше время все еще далеко не полной творческой свободы путь независимого художника, не пожелавшего примкнуть ни к одной из политизированных группировок – ни к почвенникам, ни к западникам, – стал едва ли не более тернистым, нежели в ту пору, когда судьбу творцов решали бездарные функционеры и некомпетентные чиновники, а единственная оппозиция, которую кое-как скрепя сердце терпели, была оппозиция эстетическая. Художник-одиночка и поныне остается изгоем, и он будет себя чувствовать «не своим» среди собратьев, четко определивших, если так можно выразиться, общественно-политические симпатии…

Столь длинная преамбула понадобилась мне по той причине, что в данной статье пойдет речь как раз о таком художнике, который долгие годы не пользовался ни расположением лиц, присвоивших себе право «направлять» творческий процесс, ни их яростных противников, завоевавших (в большинстве своем по праву!) прочные позиции на зарубежном музыкальном рынке. Непогрешимым инстинктом они ощущали в нем «не своего» – в силу последовательного нонконформизма его музыки и в то же время отсутствия стремления бежать впереди прогресса, поспешно подхватывая последний крик зарубежной моды[544].

В конце статьи, описав незадавшуюся карьеру своего героя и несколько забытых его произведений, Тараканов выходит на новый уровень риторической выспренности: