Читаем Нестандарт. Забытые эксперименты в советской культуре полностью

Такой поэтичной Москвы, как в фильме «Мне двадцать лет», мы до этого на экране не видели. В вечной спешке и сутолоке рабочего дня мы не обращали внимания на строгую простоту московских улиц, на забавную игру света и тени ее мостовых, тротуаров, лепных украшений домов, на дымку воздушной перспективы, которую разве что редкие энтузиасты видят обычно в горах. Оказывается, можно ее увидеть и в Москве! Пилихина не просто с любовью сняла эти кадры, не просто помогла нам взглянуть на знакомый город с поэтической точки зрения. Ее манера снимать длинными планами статичные композиции, медленно и очень протяжно панорамировать за бредущими людьми навевает настроение неторопливости, желание размышлять[522].

Неспешный, лирический подход очевиден с самого начала, когда в первой сцене (с тщательно скрытыми склейками) камера долго бродит по городу в поисках своего героя. Первый же кадр – мощеная улица с трамвайными рельсами, чьи-то шаги и три фигуры вдали, медленно приближающиеся к камере. Когда они проходят мимо, мы видим на сверхкрупном плане лица трех молодых солдат; те тоже смотрят на нас, затем шагают дальше по мостовой, продолжая свой утренний патруль. Магазинная вывеска у них за спиной выполнена имперским шрифтом и заканчивается на букву «еръ» – значит, это или революционное время, или годы Гражданской войны; солдаты одеты не по форме, у них на рукавах повязки, за плечом – длинные винтовки со штыками, значит, перед нами красноармейцы, патрулирующие улицы. Титры, в которых мы видим имя Маргариты Пилихиной, появляются на экране сначала как неподвижные надписи, а потом начинают «плыть» вверх по изображению, пока трое солдат, отражаясь в мокрой брусчатке, уходят прочь и тают в городском пейзаже. Под звуки товарного поезда, идущего через мост в глубине кадра, титры становятся плотнее – это перечень людей, занятых в массовке (включая такие известные нам сейчас имена, как Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский и Наталия Рязанцева). И лишь в тот момент, когда поезд проезжает и экран очищается от текста, мы замечаем, что солдаты успели развернуться и снова идут нам навстречу. Требуется мгновение, чтобы понять: это не те же самые люди, которых мы видели ранее, – все трое в гражданской одежде; возможно, возвращаются с рабочей смены, причем одна из них – женщина, она вертится и беззаботно помахивает сумкой, как бы демонстрируя свою юность и женственность. Мы перескочили в начало 1960‐х, хотя пространство осталось прежним – утренняя Москва.

Андрей Тарковский и Маргарита Пилихина на съемочной площадке. Фильм «Мне двадцать лет (Застава Ильича)». Реж. Хуциев М. М. Центральная киностудия детских и юношеских фильмов им. М. Горького. 1964. Фото Генриетты Перьян. Музей кино

Замена одной группы людей на другую произошла незаметно, и сцена на этом не кончается. Более того, камера не следует и за этой тройкой друзей, которые останавливаются у многоэтажки попрощаться. Звуки аккордеона врываются в весьма сдержанный до этого саундтрек, и мы отвлекаемся еще на одну компанию, побольше и пошумнее, которая, судя по всему, возвращается с вечеринки. Камера, установленная на кране, начинает двигаться, следуя за новой группой по улице, но на дистанции, следя за ними издалека. Трое из них взбегают по лестнице, а камера, теряя их из виду, отвлекается печальной романтической парой, которая медленно уходит от нас по диагонали и мимо которой быстрым шагом проходит демобилизованный солдат с чемоданчиком. Первая заметная склейка появляется только здесь, а фронтальный кадр дает понять, что мы наконец-то нашли своего главного героя, Сергея. Но даже после этого мы видим его главным образом на расстоянии, тогда как большую долю нашего внимания привлекают здания, блестящие улицы и будто бы случайно попавшие в кадр люди. Только звуки шагов Сергея, слышные на протяжении всей сцены, связывают воедино разрозненные кадры утреннего города, пока наш герой наконец не входит в дом. При этом камера остается снаружи, будто не теряя надежды последовать за кем-то другим.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология