Нестандарт. Забытые эксперименты в советской культуре

Громыхающие кластеры ее Сонаты для фортепиано № 6 (1988) – это декларация свободы в не меньшей мере, чем выражение ужаса. И слушать, и исполнять ее дискомфортно, поскольку музыка отвергает понимание – а значит, и потребление, – противореча нашим устоявшимся представлениям о стиле и жанре сонаты. Поиск посттональных принципов организации концентрируется вокруг кластеров, но фортовскими звуковысотными множествами их не разъяснишь: тут нет повторяющихся паттернов, за исключением разве что 3–2 (0‐1–3) и 7–14 (0–1–2–3–5–7–8). Умиротворенный, квазихоральный эпизод, звучащий за минуту до конца, использует синхронно 4–23, или 0–2–5–7, странспонированный на чистую квинту. Текстура расширяется и сужается, от тональных и полутональных кластеров, тесно сгруппированных по шесть, до кластеров, покрывающих октаву, две октавы и весь фортепианный диапазон. Так Уствольская избегает монотонности. Но более разительный контраст представлен (и более важный вопрос задан!) в переходе в квазихоральном эпизоде от кластеров к аккордам, а также в отсылке к обратимому контрапункту, содержащейся в попеременно восходящем и нисходящем представлении кластеров. Разворачиваясь подобно философскому диспуту, соната доводит традиционные композиционные измышления до абстрактного предела.

Эта соната во многом ответственна за образ композитора как трагической страдалицы, но она же способствовала репутации Уствольской как диссидентки. На Западе же благодаря Сонате № 6, а также другим ее перкуссионным произведениям с маркировкой fffff за Уствольской закрепилось прозвище «женщина (или “дама”) с молотом (или “молотами”)», которое можно встретить и в научных трудах, и в аннотациях, и на сайтах, посвященных классической музыке. Голландский критик и композитор Эльмер Шенбергер приписывает авторство прозвища себе и делает это не без гордости. Именно он популяризировал музыку Уствольской за рубежом, хотя ей самой налипшие к этой популярности клише едва ли пришлись бы по нраву. В отличие от процитированных выше критиков Шенбергер – пропагандист и поклонник творчества Уствольской, но и он ассоциирует ее с тяготами и лишениями, внося тем самым свою лепту в сложившийся консенсус. По его воспоминаниям, Уствольская «живет безрадостной жизнью, отрезанная от всего мира, каждый день стоит в очередях за хлебом и капустой, а в перерывах упрямо исписывает страницу за страницей нотных тетрадей – выцарапывает даже, когда из-за дрожи в руках почерк стал совершенно неразборчивым, – заполняя их музыкой, которая хочет, нет, должна быть предана бумаге, пускай никто ее и не ждет. В худшем случае ее изобличат, в лучшем – проигнорируют. Музыка, которую ты, скорее всего, никогда не услышишь и о которой тебе не с кем поговорить. Разве что с бывшим студентом, который сравнивает ее с “[далекими звездами], где плотность вещества такова, что наперсток его на земле весил бы несколько тонн” (Борис Тищенко). Или с отшельником, который говорит следующее: “В этих сочинениях все – потрясение истины, обретающее покой расколотое бытие” (Александр Санин)»[473].

Конечно, предположения о «безрадостной жизни» следует воспринимать с оговорками, но придуманная автором и вошедшая в обиход формулировка «женщина с молотом» содержит в себе критический потенциал, который позволяет нам хотя бы отчасти вернуть Уствольской власть над собственным творчеством и восстановить мало-мальскую историческую справедливость.

Музыковедам образ молота наверняка напомнит легенду о Пифагоре, который, будучи в кузнице, расслышал созвучия в ударах по наковальне. Или возьмем библейскую историю Иаиль. Израильтяне ведут войну с Ханааном. Пророчица Девора предрекает, что «Господь отдаст Сисару в руки женщины»[474]. Когда беглый генерал оказывается близ шатра Иаиль, та приглашает его войти, кормит его и даже охраняет его сон. Однако, когда он засыпает,

(левую) руку свою протянула к колу,
а правую свою к молоту работников;
ударила Сисару,
поразила голову его,
разбила и пронзила висок его.
К ногам ее склонился,
пал и лежал,
к ногам ее склонился, пал;
где склонился, там и пал сраженный[475].

Убийство это описано дважды: в прозе (в четвертой главе «Книги Судей Израилевых») и в стихах (в пятой, процитированной выше). В обоих вариантах Иаиль одерживает победу, но поведение ее остается без объяснений. Уствольская тоже одержала победу, и поведение ее тоже осталось без объяснений, если не считать критиков, которые по-прежнему тщатся дать определения ее творчеству и найти ей место внутри, вне или за пределами модернистского репертуара.

Автор выражает признательность Джону Эйхерну, Виктории Ашхайм, Венди Хеллер, Дилану Принчипи, Ричарду Тарускину, Тиму Рушале и в особенности Марии Чизмич и Ольге Пантелеевой за помощь в работе над статьей.