Несколько кольев

— Право, забылъ. Да ты не очень огорчайся. Я скоро принесу, ей-Богу.

Посл такого объясненія они помирятся. Староста согласится подождать.

Придумавъ этотъ способъ спасенія, Тимоей пересталъ тревожиться насчетъ заработка. Онъ весело работалъ, шутилъ, забавляя товарищей по вечерамъ. Когда къ работамъ подходилъ Рубашенковъ, онъ и ухомъ не шевелилъ, въ то время, какъ другіе начинали торопливо работать. Тимоей даже разговаривалъ съ Рубашенковымъ, почтительно, но съ неизмнною веселостью. Онъ удивлялся, почему этого человка такъ пугались. Что онъ здорово ругается — это наплевать! Что онъ разжился, разбогатлъ, ходитъ въ тонкомъ сукн и куритъ папироску — это не важно. «Пускай хоть разнесетъ его съ жиру — шутъ съ нимъ!» — разсуждалъ съ своими товарищами Тимоей, не воображая, что скоро онъ будетъ имть дло съ Рубашенковымъ…………..

Впослдствіи, когда Тимоея спрашивали, какъ это онъ потерялъ голову, то онъ охотно отвчалъ: «черезъ колья!» При этомъ кратко разсказывалъ свою исторію.

— Черезъ эти колья я и пропалъ, — говорилъ онъ добродушно, безъ всякой злобы.

— Какъ же это черезъ колья?

— Одно слово, надо мн было заборъ у себя, который отъ улицы, поставить, и я въ ту пору обратился прямо къ господину Рубашенкову, чтобы онъ далъ мн маненько кольевъ. Онъ далъ. Вотъ черезъ эсти самые колья я и пропалъ, и теперь больше ничего, какъ низкій человкъ.

— Да неужели черезъ одни колья?

— Черезъ одни. Значитъ, судьба моя такая.

— Да ты разскажи путемъ, — просили его.

Но сколько ни пытались разспрашивать Тимоея дальше, онъ молчалъ. Испитое и одутлое лицо его только на мгновеніе освщалось тихою грустью, а вслдъ затмъ снова становилось безсмысленнымъ. Повидимому, онъ только и помнилъ одни колья, забывъ все остальное, происшедшее съ нимъ.

На самомъ дл вотъ что произошло. Замтивъ большую кучу хвороста, слегъ и просто палокъ, очевидно, брошенныхъ управляющимъ, какъ негодное гнилье, Тимоею внезапно пришло въ голову попросить этой дряни для своей загородки у Рубашенкова, ближайшаго распорядителя. Пришло это ему въ голову случайно, безъ всякой связи съ какою-нибудь нуждой. Да и попросить вздумалъ онъ такъ, отъ нечего длать, ршивъ, что если дастъ — ладно, не дастъ — наплевать, песъ съ нимъ! А если будетъ браниться, тогда ничего не стоитъ и уйти. Впрочемъ, Тимоей заране былъ увренъ, что Рубашенковъ надругается и откажетъ въ просьб. Кажется, чего проще — попросить нсколько никуда негоднаго дерева, а, между тмъ, Тимоей почувствовалъ какую-то смутную тревогу, когда ршилъ идти къ Рубашенкову.

И это понятно. Рубашенковъ до того быстро взобрался наверхъ изъ ничтожества, что не могъ не поражать разстроенное деревенское воображеніе. Изъ безъименнаго человка, подозрваемаго въ пробуравливаніи дыръ въ амбарахъ для выпусканія хлба, онъ сталъ нкотораго рода властителемъ, когда таракановская контора взяла его къ себ въ десятники и подрядчики. Еще недавно послдній крестьянинъ могъ бить его сколько угодно, если заставалъ у себя подъ амбаромъ, хотя до смерти его какъ-то не забили, оставивъ лишь на ушахъ и еще кое-гд нсколько знаковъ, но теперь онъ самъ могъ распоряжаться жизнью громадной кучи мужиковъ. Онъ сталъ силой, передъ которой пали ницъ жители пяти-шести деревень, сдлался господиномъ, владтельнымъ человкомъ. Ему въ глаза нагло и безстыдно льстили, издали снимали передъ нимъ шапки.

У него съ рабочими заведенъ былъ порядокъ: едва онъ показывался, какъ мужики, словно по команд, должны были снимать передъ нимъ шапки. Съ нанявшимся въ имніе человкомъ онъ обходился какъ съ крпостнымъ, безпрестанно придираясь и давая при случа хорошіе подзатыльники. И отшлепанный никогда не жаловался, считая за Рубашенковымъ полное право бить, разъ ему удалось получить въ руки палку. Для всхъ безнаказанность Рубашенкова подтверждалась ежедневными фактами.

Рубашенковъ одвался въ тонкое сукно, въ скрипучіе сапоги, «при часахъ», тогда какъ раньше на его одежд лежало нсколько десятковъ заплатъ. Рубашенковъ больше уже не ходилъ, а здилъ. Крестьяне такъ и видли его въ двухъ видахъ: или стрлой пролеталъ по улиц, или стоялъ на работахъ «при часахъ», причемъ презрительно оглядывалъ своихъ людей. Все это поражало. Наконецъ, видли, что съ сильными міра сего онъ обращался за панибрата. На старосту, напримръ, онъ и глядть не хотлъ, какъ послдній на юлилъ передъ нимъ. Съ неменьшимъ пренебреженіемъ онъ относился къ старшин, когда въ волости писали условія съ рабочими, которыхъ законтрактовывала контора. Рубашенковъ то и дло покрикивалъ на старшину: «Пошевеливайся, другъ!» — и имлъ такой видъ, что онъ очень гнвается. Видли, что, идя по улиц съ урядникомъ, онъ громко хохоталъ, хлопая того по плечу. Это урядника!