Несколько кольев

Тимоей, между тмъ, на другой день, когда совсмъ окончились работы въ имніи, сталъ копошиться около дома. Все почти вышло такъ, какъ онъ заране предвидлъ. Онъ прошелъ задами чрезъ конопли и купилъ хлба. Вслдъ затмъ пришелъ староста, причемъ произошелъ тотъ самый разговоръ, который раньше онъ придумалъ. Впрочемъ, онъ далъ старост рубль, полученный вчера отъ Рубашенкова. Продлавъ все это, онъ вяло принялся строить заборъ, лсъ на который привезъ на Мироновой лошади, изъ той кучи, ради которой вчера пошелъ… Все, повидимому, шло ладно. Онъ удачно воткнулъ два кола, долженствовавшіе изображать воротные столбы, и уже принялся отбирать хворостъ, но, кончивъ почти уже всю работу, упалъ духомъ, лишился силъ и разсердился. Его все раздражало и все казалось не такъ. Хворостъ отвратительно торчалъ, колья смотрли врозь, ворота оказались узки. «Не глядлъ бы на эдакую пакость!» — сказалъ онъ и совершенно озлился. Топоръ изъ его рукъ полетлъ на одинъ конецъ двора, колотушка, которою онъ вбивалъ колья, — на другой. Такъ у него засосало подъ сердцемъ, что не было больше силъ терпть.

Вопреки прежнимъ своимъ привычкамъ, онъ отправился въ кабакъ одинъ, безъ жены, да еще нанесъ ей ущербъ. Прокравшись къ сундуку, онъ вытащилъ оттуда ея платье и прижавъ его къ груди, ринулся вдоль улицы къ кабаку. Жена за нимъ. Она бжала съ ревомъ, то умоляя, то требуя, чтобы онъ отдалъ ей платье. Тимоей летлъ, какъ стрла, и добжавъ до убжища, захлопнулъ за собой дверь и заложилъ вещь. Пока жена ломилась въ окна и двери, онъ пилъ. Черезъ какіе-нибудь полчаса онъ былъ уже готовъ.

А еще черезъ полчаса около дома Тимоея собралась вся улица. Сбжавшіеся сосди и жена его составляли какъ бы публику въ театр, а Тимоей одинъ какъ бы давалъ драматическое представленіе. Къ нему никто не смлъ подойти. Жена также вдалек стояла отъ дома и тихо всхлипывала. Изъ публики спрашивали: «Тимошка, что ты, дуралей, длаешь?» А онъ отвчалъ: «Уничтожаю!» Смотрли, что еще онъ разобьетъ.

До сихъ поръ онъ разнесъ въ щепки свой новый заборъ, съ какою-то дикою радостью уничтожая его. Онъ разрушалъ систематически, разрубилъ его топоромъ на нсколько частей и каждую часть своимъ чередомъ превратилъ въ соръ, палки ломалъ на колн, хворостъ свалилъ въ яму. Точно тмъ же путемъ снесъ онъ ворота, перерубилъ ихъ, расчесалъ и свалилъ въ яму. Нкоторое время онъ стоялъ посреди двора, какъ бы въ раздумьи, недоумвая, что бы еще уничтожить, но когда нсколько человкъ вздумали, по просьб жены, воспользоваться этимъ моментомъ, чтобы схватить его, онъ опомнился и бросился къ изб.

— Тимоей, Тимоша! Что ты, братъ, затялъ? — говорили изъ публики, длавшейся все многочисленне.

— Я вамъ покажу, какой я есть червякъ! — отвтилъ Тимоей.

И съ этими словами расколотилъ въ дребезги стекла въ окн, вынулъ раму и, превративъ все въ соръ, спустилъ его въ яму. Когда на мст окна осталась только зіяющая дыра, онъ превратилъ въ песокъ и соръ стекла и раму другого окна, сваливъ все въ яму. За вторымъ послдовало третье и послднее окно. Отъ всхъ этихъ тяжкихъ трудовъ на рукахъ его показалась кровь, одежда во многихъ мстахъ разорвалась и висла клочьями. Но онъ этимъ не смущался. Покончивъ съ окнами, онъ напалъ на дверь, стараясь безъ слда уничтожить ее.

Но, сорвавъ ее съ петлей, онъ долго не могъ расколоть крпко сплоченныя доски. Тогда имъ овладла страшная энергія; топоръ въ его рукахъ свистлъ отъ быстроты. Черезъ короткое время отъ двери не осталось и слда: всю искрошилъ. «Безъ остатка уничтожу», — какъ бы про себя говорилъ онъ и бросился лзть съ ловкостью кошки на крышу, должно быть, съ намреніемъ разрушать свой домъ сверху. Но нкоторымъ изъ публики удалось отвлечь его отъ этого намренія тмъ, что они схватили его на ноги и стащили на полъ. Однако, захватить его не удалось. Онъ стоялъ возл стны и отбивался отъ нападающихъ чмъ попало. Побжали за старостой, который, впрочемъ, скоро и самъ явился.

— Ты что это длаешь? — закричалъ было сначала онъ.

Но въ отвтъ на это Тимоей пустилъ въ него огромнымъ комомъ глины, посл чего староста проговорилъ:

— Тима! за что ты осерчалъ? Ты не серчай!

Тимоей сталъ рубить косяки двери, но тутъ его удалось схватить. Тогда его повалили, скрутили веревкой и заперли въ чуланъ, откуда долго еще слышались крики и плачъ. Собравшаяся толпа медленно и съ неохотой расходилась, обсуждая этотъ деревенскій случай и недоумвая, что такое сдлалось съ смирнымъ мужичкомъ?

Съ этого дня Тимоей безпросыпно запилъ. Вещички, какія только были въ его беззаботномъ хозяйств, онъ спустилъ. Жена отъ него ушла. Иногда онъ и самъ пропадалъ изъ деревни на нсколько мсяцевъ, но, возвратившись, пилъ, а напившись, обнаруживалъ страсть «уничтожать». Попадалась ему телга — онъ крошилъ ее на мелкіе куски, вообще разрушалъ все, что попадалось ему подъ руку. За это его иногда били. Но въ періодъ трезвости онъ былъ скроменъ и боязливъ, а когда его спрашивали, почему онъ загубилъ свою голову, онъ говорилъ:

— Черезъ эти самые колья. Изволите видть, низкій человкъ сталъ…

И на его припухшемъ лиц показывалась грусть, но не злоба.

1883